— Ну и чего тебе надо знать? — отозвалась она наконец.
— Расскажи, что можешь. Я же не прошу лишнего. Ни адресов, ни фамилий. Просто — что происходит. И при чем тут я?
Впервые я увидел на ее лице что-то вроде неуверенности.
— Трудно объяснить. Уж очень все запутано.
— Давай хоть как-нибудь.
— Понимаешь, — начала она, — есть одна… ну, как бы сказать… команда, что ли. Ну, в общем, люди. И они кое-что должны найти. А другие тоже ищут. Вроде конкуренции. Вот и возникает напряженка.
— А я при чем?
— Лес рубят, щепки летят, — сказала она.
— Ясно, — кивнул я.
В каких только ситуациях не слышал я эту пословицу! Не поспоришь — народная мудрость. Несчастный народ, у которого такая мудрость…
— Ты, может, и ни при чем, — поморщилась Алена, — но если бы я тебе тогда не позвонила, тебя бы в живых не было. Убрали бы, и все.
— Я что, кому конкурент?
Она довольно долго молчала, кривя лицо, подыскивая фразы поуклончивей. Я не помогал. Наконец она заговорила:
— Люди-то разные. Бывают нормальные, а бывают… Придурков, что ли, не видел? Власти много, ума чуть. Убрать, чтоб не отсвечивал, и весь разговор. Сам же наворотит, и сам же… Вот так и делается.
Я повернулся к Изауре:
— Ты что-нибудь поняла?
Та уставилась на Алену, словно подсказки ждала.
Алена бросила в сердцах:
— А на фига ей понимать? Надо, чтобы ты понял!
— И я не понимаю. Ну чего ты темнишь? Ты не называй имен, ты суть объясни. Я ведь глупостей могу напороть только потому, что ни хрена не понимаю.
— Ладно, — решилась она, — пес с тобой. Ну вот представь: один человек должен был что-то спрятать, кто, я сама не знаю. А потом начался бардак, и прятал другой. Ну вот и надо было найти. Есть люди, я тебе говорила… ну, в общем, люди. А приказывает — дурак. Дебил. Но самоуверенный — сил нет. Сказал — значит, все, слово — закон. Вот того, который прятал, и убрали. А где спрятал — кого теперь спросишь? Ну и пошло вразнос. Вроде бы искать надо, а с другой стороны — как бы кто еще не нашел. Сам дергается и людей дергает. То — никого не трогать, то любого, кто хоть чего-нибудь знает, — убрать, чтоб не отсвечивал.
— А я чего знаю?
Кое-что я, положим, знал, может, не так уж и мало. Но со мной темнили, и я темнил.
— А это никому не любопытно, — сказала она с досадой, — знаешь ты чего или нет. Ты кто есть-то? Министр, что ли, или академик? Что ты живой, что нет, человечеству без разницы. Отволокли в морг, и всем спокойней: если чего и знал, уже не скажешь.
Я взял чашку, отпил половину и пересел на диван к Алене: там помягче. Откинулся на спинку.
— Вот теперь понятно, — кивнул я и даже улыбнулся. В конце концов, ничего обидного она не сказала, все правда. Что человечеству я на хрен не нужен, я знал давно, и настроения это мне не портило.
— Наконец-то дошло! — улыбнулась и Алена. И уже буднично перевела взгляд на Изауру: — Газетку достала?
Та вышла в переднюю и принесла газету. По круглым дырочкам я понял — из подшивки, небось в библиотеке тяпнула. И зачем понадобилась?
— Сложи, — велела Алена, и моя молчаливая подружка сложила газету вчетверо. Мелочь, но и она подчеркнула: спала со мной, а подчинялась не мне.
— Слышь, Дуня, — сказал я, — у меня еще вопросик. Можно?
— Валяй, — благодушно согласилась она.
— Ты вот меня спасла, так? Очень благодарен. Но на хрена тебе это было надо? Ты же меня не знала.
Она аж руки к потолку вскинула, газетка полетела с колен:
— Ну, блин… Из-за кого рискую, а? Это ведь одуреть! Ему жизнь спасли, девку под него положили — а у него вопросик! Слушай, у тебя совесть есть?
Я думал, моя Изаура так и промолчит весь вечер. Но она именно тут решила вклиниться в разговор:
— Алена, он же не трепло!
Та посмотрела на подругу, как полковник на солдата:
— Прорезалась! Ты чего думаешь — тебе дырку заткнули, значит, и человека лучше нет? Ну ляпнет по дурости или по пьянке — чего тогда?
— Он не пьет, — упавшим голосом возразила Изаура.
Алена покрутила головой, кулачки сжались:
— Свалили бы вы отсюда оба, а? Месяца хоть на три. Во бы кайф!
— Свалить можно, — сказал я, — но ты все же объясни. Просто как человек человеку.
В общем-то это было не очень хорошо — я тянул и тянул из нее правду, а ей не говорил практически ничего. Но какое-то оправдание у меня было: на кону стояла моя жизнь, а не ее.
Алена колебалась недолго, чего-чего, а решительности у девушки хватало.
— Ладно, хрен с тобой. Ну, во-первых, я поняла, что ты ни при чем… ну, и другие люди поняли. Но это не главное. Главное — тебя должен был убрать один человек, а я не хотела, чтобы он это делал. И он не хотел. Сперва-то работа была другая! Тоже не очень, но все же нормальная. А людей убирать — это и он не хотел, и я не хотела.
— Парень твой?
— Это уже не имеет значения.
Тут она была права. И так сказала больше, чем могла. Я бы на ее месте, пожалуй, не решился.
— А почему сваливать надо именно сейчас?
Алена не сразу, но все же объяснила:
— Какой-то у них там получился бенц. На шефа, дебила, наехали, он с непривычки и охренел. То было — никого не трогать, а теперь — всех убрать. Чтоб не отсвечивали.
Я со вздохом покивал. Кто бы мог подумать, что именно так отыграется умелая Вовулина зуботычина…
— Думаешь, и здесь могут достать?
— Все бывает, — сказала Алена. — У него не поймешь, кто за кем следит. Может, и за мной втихаря приглядывают.
Мы посмотрели по телеку разные новости, и лишь после этого я попросил:
— Ты бы мне его все же показала. Парня своего.
Она жестко поинтересовалась:
— Это еще зачем?
Я шевельнул ладонями:
— Разное ведь бывает. Ну вот представь — меня станут убивать. Я ведь тоже убью. Вот и надо знать, чтобы не зацепить… не того.
— А сумеешь? — спросила она с сомнением.
— Если придется, куда же я денусь.
— Там видно будет, — сказала Алена.
Посмотрели телек, допили чай. Она поднялась:
— Хрен с тобой. Пошли.
Идти пришлось недолго. Малый с широченными плечами сидел на приступке у соседнего подъезда, как в ту субботу сидел у соседнего подъезда в моем дворе. Мы подошли, и я увидел, что у могучего этого громилы совсем детское, со светленькими бровками, лицо.
