— Да я вам верю, — растерянно проговорил Чехлов. Вот уж не думал, что так быстро получится! Да еще и денег дали…
— Нет, я вас прошу, — настоял Георгий, — деньги счет любят, порядок есть порядок.
Чехлов пересчитал — ровно тысяча долларов.
— Ну а вы, — забормотал он, — вы же все организовали, если бы не вы…
Георгий твердо отказался:
— Спасибо, но у нас не принято. У меня зарплата есть.
— Он сразу согласился? — полюбопытствовал Чехлов.
— Не совсем, — сказал Георгий, — ребята говорили, пришлось немножко наказать. В общем, можете считать, свой долг перед другом вы выполнили.
Он выслушал благодарственные слова и ушел удовлетворенно, как врач, сумевший вылечить трудного больного.
Чехлов сказал Лизке:
— Дикие деньги. Сроду таких в руках не держал. Ну и чего с ними теперь делать?
Девчонка ответила:
— Спрячь и никому не показывай. Мало ли что. Тачка, допустим, забарахлит — на какие шиши будешь ремонтировать? И вообще… Не мужик, что ли? А у мужика должна быть заначка на все случаи жизни. Тем более такой жизни, как сейчас. Гараж есть?
— Откуда?
— Жаль, — сказала Лизка, — а то зарыл бы в гараже. Ну в банк отнеси, будет тебе процент идти.
Чехлов посмеялся, но потом задумался: а правда, чего делать с деньгами? И как, например, объяснить Аньке, откуда они взялись? Прежде была отмазка на все случаи жизни — Валерка чудит. Теперь ни отмазки, ни Валерки. И вообще, про эту историю жене ни слова и никому ни слова: хрен их знает, в какой фирме или банде числится клерком вежливый Георгий? Может, и правда дурные баксы на книжку положить, а книжку сунуть куда-нибудь в старые рукописи? Пока что Чехлов завернул драгоценную валюту в мятую газету и запихнул сверток поглубже в бардачок, забитый ржавыми отвертками, разболтанными пассатижами и лоскутами наждачной бумаги — видно, в дни своего левачества будущий миллионер Валерка зимой здорово мучился с заезженными свечами и контактами аккумулятора.
Как именно толстячка «немножко наказали», Чехлов узнал позже и случайно, от Наташи. Она изредка перезванивалась с девочками из института, они и рассказали, что на Николая Егоровича напали в подъезде, отняли портфель с документами, выбили два зуба и сильно ушибли копчик, так что теперь он в кресло вынужден подкладывать специальную подушечку. Чехлов сгоряча даже пожалел вороватого директора. Но потом вспомнил его гаденькую улыбочку в день Валеркиной гибели и решил, что толстячка «немножко наказали» вполне за дело.
Самое же главное — Чехлов внутренне освободился, ушло омерзительное чувство унижения. Его ударили, а он ответил, и последняя зуботычина осталась за ним. И плевать, что он весь день сидит за баранкой дребезжащей машины, а толстячок в директорском кресле на специальной подушечке, еще неизвестно, у кого душа спокойней. Три сотни долларов в месяц деньги, конечно, немалые, но деньги, в конце концов, зарабатываются. Ну придется ишачить на час-другой дольше. Не в этом же дело!
В чем дело, он в принципе знал — но, к сожалению, только в принципе. Пологой длинной лестницы, по которой прежде люди плелись к скромному успеху десятилетиями, теперь не существовало. Теперь было что-то вроде лифта, и того, кто умел выбрать нужную кабинку, быстро возносило вверх, а лентяев и раззяв так же быстро опускало в сторону подвала. Чехлов уже не был раззявой. Но кабинку, несущуюся вверх, к иным горизонтам, пока не увидел. Валерка в свое время увидел и его, Чехлова, наверняка поднял бы на пару этажей, но Валерки нет, и искать надо самому, и решать самому.
Что все это надо — и искать, и решать, — Чехлов понимал прекрасно. Но уж очень захватывала ежедневная гонка. И — ежедневные деньги. Их хватало, хватало настолько, что об иных горизонтах думалось вяло, неспешно. Теперь Чехлов понимал работяг, тех же шоферюг, или ремонтников, или сантехников, которые из года в год заколачивали свои достаточные для жизни рубли и не лезли наверх, где рубли, может, и подлинней, но и напряга больше. Хуже бы не было, думал он иногда. А потом спохватывался и ругал себя за лень, за обломовское безволие. Во всех нормальных странах нормальные люди стараются жить лучше, сами тянутся к лучшему, и все вместе вытягивают страну. А в России, наоборот, ужимаются, укладываются в те обстоятельства, что есть, лишь бы ничего не решать, ничего не менять, ничем не рисковать. Хуже бы не было! Не потому ли, в конце концов, все же получается хуже?
Вот так он ругал себя. Но утром просыпался, пил крепкий чай и садился за баранку, чтобы вечером пересчитать деньги, за день умявшиеся в кармане. Да, в нормальных странах нормальные люди ведут себя иначе. Но он-то живет в стране, где нормы другие и люди другие. Хуже бы не было!
Во все времена жадность губит фраеров. Естественно, Чехлов, преферансист со стажем, помнил этот карточный закон. Но одно дело закон знать и совсем иное — ему следовать. Кто же заранее угадает расклад! Знал бы прикуп — жил бы в Сочи…
В этом мужике Чехлова сразу что-то насторожило. Но он уже свернул к тротуару. Конечно, никто не мешал плавно перестроиться влево и прибавить газу. Но — с чего вдруг? Внутренний голос? Если его всегда слушать, лучше вообще не садиться за руль.
Шел август, вечера стали свежее, теперь Чехлов брал с собой легкую куртку. И мужик этот был в свободной куртке-адидаске, то ли турецкая подделка, то ли наша, а еще в джинсах и кроссовках. Кроссовки были не из дешевых, с дутой подошвой и светящейся полосой.
— Куда? — спросил Чехлов.
— В Сокольники, — сказал парень.
— А там куда?
— А там рядом, близко.
Было еще светло, темнота только подкрадывалась, но фонари уже зажгли. Чехлов собирался домой, Сокольники были не по пути.
— Три штуки, — запросил Чехлов почти двойную цену с явным расчетом, что мужик откажется. Но тот уже открыл переднюю дверцу:
— Как скажешь, шеф.
Эта покладистость Чехлову тоже не понравилась. Если бы собирался платить, наверное, поторговался бы. Атак вылезет и уйдет — драться с ним, что ли? Вещей никаких, если до Сокольников, мог бы и на метро, быстрей и дешевле. И уж совсем не обрадовало, когда мужик, обернувшись, открыл заднюю дверцу и крикнул кому-то:
— Давай!
Малого, который подбежал и устроился сзади, Чехлов толком не успел разглядеть — успел заметить в боковом зеркальце только кроссовки тоже со светящейся полоской.
Ладно, еще не ночь, да и Сокольники место людное и светлое.
До Сокольников, однако, не доехали, мужик, сидевший рядом, сказал:
— Здесь направо.
Свернули в боковую улицу, тоже, впрочем, довольно широкую. Но здесь фонари стояли редко, и сразу стало ясно, что день кончился: освещенная дорога была отчетлива, но пространства между домами почти черны.
— А здесь налево.
— Так там вроде дороги нет, — возразил было Чехлов.
