Михаил. Класс! Супер. Не знаю еще…
Олег. Как это не знаешь?
Михаил. Не знаю, но догадываюсь, что класс. Такое не скроешь.
Олег. Так ты с ней не спал?!
Михаил. Нет, ну ты неисправим! Я ему о родстве душ, а он о постели. Тьфу!
Олег. Ой, родство душ! Просто она тебе не дает.
Михаил. А знаешь, Олежа, по большому счету мне это и не важно. Важно ощущать ее, слышать ее, любить.
Олег. Любовь — это все-таки мощно! Помнишь, скольких я девчонок бросил?
Михаил. Ты бросил, а мы с Костей расхлебываемся всегда. Они ж постоянно в гримерку пытаются пролезть.
Олег. Так и ваши с Костей брошенные пытаются. У Кости вон их сколько — толпа, больше, чем у нас обоих вместе взятых!
Михаил. Важно не количество, а качество.
Олег. А я как свою девочку люблю! Может быть, даже больше, чем Аньку.
Михаил. А я тоже глупо попался, Олег. Набрал своей SMSку длинную, нежную, а скинул по ошибке жене. (Вздыхает.) А там ее имя уменьшительно-ласкательное… В общем, домой прихожу, а дверь заперта. А перед дверью — мой чемодан. И замок сменен. И как она так быстро успела? Я постучал, покричал, чемодан взял и… (Вздыхает)
Олег. Мириться будешь?
Михаил. Навряд ли. Меня моя фея устраивает от и до!
Олег. Да, ты прав. Надо уметь принимать правильное решение, даже если это трудно… Моя девочка — чудо! Класс! Класс!
Входят Костя с Егором, нагруженные пакетами.
Олег. Ну, слава Богу, вернулись!
Разбирает пакеты: там четыре бутылки водки, мясная нарезка, банка огурцов, банка маслин, шпроты, бананы, сок в коробках.
Костя. А ты думал, мы не вернемся?
Егор. Растворимся в ночи?
Михаил. Он главным образом о еде заботился. Он очень кушать хочет!
Олег. Да ладно, надоело уже! (Косте и Егору.) А что так мало-то? И хлеба не купили! А бананы зачем?
Егор. Бананы, Олег, полезнейший фрукт, мистический, они даже у Беккета в пьесе фигурируют.
Олег. В какой?
Егор. Это я тебя должен спросить! Ну, в какой?
Михаил. Особо одаренный!
Костя (открывая бутылку и разливая водку по стаканам). Ну что, погнали?
Михаил (тихо, Косте). Ну что, помирились?
Костя (тихо). Да. Только в театре я, наверное, все равно не останусь.
Олег. Что?
Костя. Потом поболтаем, ночь длинная.
Михаил. Как в старые добрые времена.
Егор (беря стакан). Ребята, я за вас пью. И за себя! За нас! И за театр! Мы больные люди!
Олег (перебивая). В смысле?
Егор. Мы больны театром, запахом сцены и театральных кулис, мы на самом деле счастливые люди! Мы… Я не люблю слово искусство, я не люблю слово великий, но… Я пытаюсь… все мы пытаемся что-то сказать этому миру, людям, которые приходят сюда, которые любят вас… нас… Вы молоды, вы талантливы, вы… Ребят, вы молодцы! (Чокается со всеми, пьет.)
Олег. Егор Николаевич, а вот я все никак не вспомню, в какой пьесе бананы-то?
Костя. Я тебе потом скажу. Егор, я не знаю еще, уйду я… останусь… ты понимаешь…
Егор. Понимаю, Костя.
Костя. Спасибо, Егор. (Обнимаются.)
Михаил (жуя огурец). Между первой и второй… (Наливает.) Я тоже сказать хочу. Вот, на самом деле я до сих пор не знаю, как это я — и на сцене. И зал этот темный. Людей не видно, но я всегда знаю, нравится ли им, как мы там… то есть, что мы там… в общем, неважно, или нет. Это такое странное ощущение! Я хочу вот за это… за то, чтобы оно никогда не проходило!
Олег. А я — за гримерку! Когда я сюда пришел, в первый день работы, вот сюда, вот в эту комнату, мне страшно стало! Хотя я делал вид, что мне не страшно ни фига. Фотку какой-то бабы голой за зеркало засунул…
Михаил (перебивая). Все свое ношу с собой.
Олег (не обращая внимания). Сел на стул, глянул в зеркало — а в глазах страх. А потом, постепенно, этот страх исчез, я себя тут как дома стал чувствовать, даже лучше. И мы… мы же тут столько друг другу рассказали, пили водку, ночевали иногда, спорили, ссорились, мирились, радовались, когда что-то получалось. В общем, вот, за нас, за гримерку!
Чокаются, пьют. Олег жадно поглощает все подряд.
Олег. Все-таки жалко, что хлеба не купили, без хлеба не того как-то!
У Егора звонит мобильный телефон.
Егор. Да. Алло. Да. Нет. Нет, я сказал! Николь, ты взрослая женщина, а ведешь себя как ребенок. Нет. Ничего больше не будет.
Костя (в шоке). Николь?
Олег (в шоке). Николь?
Михаил (в шоке). Николь?
Смотрят друг на друга, окружают Егора, он не замечает странности их поведения.
Егор. Ничего! Я сказал ничего! И не звони мне больше! И в театре меня караулить не надо! И следить за мной не надо! Все, Николь, все! Не надо плакать, ты меня этим не разжалобишь. Так. Я выключаю телефон. Завтра номер сменю. Да задолбала ты меня! Поняла?! Задолбала!!!
Выключает телефон, в недоумении смотрит на Костю, Олега и Михаила, которые стоят буквально с отвисшей челюстью.
Егор. Что? Ребят, вы что?
Костя. Кто это был, Егор? С кем ты сейчас разговаривал?
Михаил. С кем?!
Олег. Кто?!
Егор. Ребят, вы чего так разволновались? Думали, только за вами сумасшедшие истерички бегают? А Егор Николаевич не нужен никому? (Пауза.) Уж лучше бы не нужен был! Короче, докопалась до меня одна с крышей набекрень. Николь! Влип я, ребята, как кур в ощип. И ведь сначала такой загадочной казалась! Разной всегда, в голосе у нее что-то такое… Нежная, изысканная, непосредственная, не поймешь — не то женщина, не то ребенок. Смотрит странно-странно, как-то не по-человечески. Инопланетянка. И такая бодяга началась. Я с ней и сексом-то занимался только один раз — ну не мой тип женщины, и все тут! Все! Ничего в ней на самом деле нет — ни загадочности, ни мозгов, ни темперамента. Эгоистка жуткая, дрянь, неряха и шлюха. Спит с кем попало, зубы не чистит, изо рта вечно несет как из привокзальной урны, дома — как в могиле. Я как въехал в это основательно — давай Бог ноги. Так что началось! Истерики, слежки. Один раз — бух передо мной на колени, прямо посреди улицы — и давай мои ботинки целовать! С ума сойти, я аж ошалел, народ ошалел, все ошалели! А она — ты гений, я только тебя люблю, все остальные — дерьмо! На хрен мне такая любовь!
