– В этом нет необходимости, – сказала она, нервно расхаживая из угла в угол. Когда пришел врач, Френни увидела его лицо и поняла, что новости будут неутешительные. Она села на стул и замерла в ожидании.
Полевой госпиталь, где служил Хейлин, разве что назывался госпиталем. Это была просто палатка, оборудованная для срочных хирургических операций, окруженная зеленью и скрытая от посторонних глаз. Однако в ветреный день ее можно было заметить с воздуха, и в тот день как раз дул сильный ветер. В военное время никто не застрахован от шальной пули, сказал Френни врач. Даже те, кто спасает чужие жизни. Когда бомбили палатку, доктор Уокер проводил операцию. Он закрыл пациента собственным телом. Закрыл не задумываясь. Потому что не мог поступить иначе. Потому что всегда думал в первую очередь о других и лишь потом – о себе. Вот так и вышло, что пациента он спас, но сам был ранен. Тяжело ранен.
– Он потерял ногу, – сказал врач.
Френни попросила его повторить эту последнюю фразу, чтобы убедиться, что она поняла его правильно. И еще у него были сильные ожоги, добавил врач, но теперь уже не такие ужасные, как поначалу.
Френни поднялась со стула, поблагодарила врача за то, что он уделил ей время, и попросила ее извинить. Ей сейчас надо побыть одной. Она выбежала в коридор и разрыдалась, повернувшись лицом к стене. Звон в ушах вдруг сменился глухой тишиной, как будто она и вправду оглохла и не слышала, что сейчас говорил врач. Как будто ничего этого не было и не могло быть. Медсестра отвела Френни в дамскую комнату, чтобы та умылась и привела себя в порядок. Френни достала из сумки расческу и кое-как причесала свои непослушные локоны. Медсестра заколола ей волосы в высокий пучок. Получилась шикарная прическа. Глядя на Френни сейчас, никто бы не догадался о том, что творится у нее внутри.
– Вот так-то лучше, – сказала медсестра. – Давайте не будем расстраивать доктора Уокера. Он не любит, когда над ним сокрушаются. Когда пойдете к нему, постарайтесь сохранять спокойствие.
Френни кивнула, и ее проводили наверх. Хейл лежал в отдельной палате, выходящей окном на зеленую тихую улицу. Его отец не поскупился и распорядился, чтобы при Хейлине постоянно дежурила персональная медсестра. Ее звали Паулина, и она была настоящей красавицей. Пожимая ей руку, Френни ощутила острый укол ревности: посторонняя женщина неотлучно была при Хейлине, обихаживала его в таком близком контакте, в то время как она сама даже не подозревала, что с ним случилось, и занималась своими делами, библиотекой, садом и прочими пустяками.
Хейлин был человеком действия, постоянно в движении, всегда за каким-то занятием, и когда Френни увидела его прикованным к койке, для нее это стало большим потрясением. Она вспомнила, как приезжала к нему в больницу в Кембридже и как в палату ворвалась Эмили Флуд – молодая, красивая, раскрасневшаяся с мороза, – и разрушила все планы Френни вернуть Хейла себе. Тогда у нее в горле стоял точно такой же тугой комок, набухающий страхом. Она не могла потерять его снова. У нее не укладывалось в голове, как что-то плохое могло случиться с ее Хейлином, таким добрым и смелым, таким уверенным в собственных силах и верящим, что в мире больше хорошего, чем плохого.
– Вот и ты, – сказал он, улыбнувшись.
Он потянулся к ней, и она подошла и взяла его за руку. Она наклонилась его поцеловать, но вдруг замерла и спросила:
– Ты же не против?
Хейл привлек ее к себе и прошептал:
– Это самое лучшее, что случилось со мной за последние полтора года.
Когда медсестра обнаружила их в постели, она вежливо выгнала Френни в коридор, чтобы та не мешала ей купать Хейлина. Френни опять ощутила укол жгучей ревности. Но это по-прежнему был Хейлин, ее Хейлин и больше ничей, что бы с ним ни произошло. Но он все равно не желал говорить о бомбежке. Ни с Френни, ни с кем-то еще. Военный врач, служивший в зоне боевых действий, он повидал слишком много всего, чтобы просить о жалости или даже о сочувствии. Еще какое-то время он пробудет во Франции, где ему подготовят протез и научат самостоятельно заботиться о себе с учетом его теперешнего состояния.
– Хорошо, что я врач, – сказал он.
Но ему и не надо было ничего говорить. Будучи ясновидящей, Френни и так знала, что произошло. Она все увидела в его глазах, полных скорби и ужаса. Она увидела, что он по-прежнему переживает за своих пациентов, которых в прямом смысле слова возвращал к жизни и которых он никогда не увидит и не узнает, как все у них сложится дальше. Френни так беспокоилась за Винсента и делала все, чтобы он не попал во Вьетнам, но почему-то была уверена, что с Хейлином ничего не случится. Особенно если ее не будет с ним рядом.
Он как будто прочел ее мысли:
– Это не ваше проклятие, Френни. Это война. На войне так бывает, и это может случиться с каждым.
В тот первый день она оставалась с ним допоздна, пока ее не попросили уйти домой. Сказали, что утром можно будет вернуться. Она не ела весь день и зашла в первое попавшееся кафе. Она ела, глотая слезы, но здесь, в Париже, никто как бы и не замечал ее слез. Ей хотелось, чтобы с ней был Винсент; он всегда понимал ее лучше всех. Она совсем не такая сильная, какой казалась. Ей хотелось поговорить с братом. Поскольку она совершенно не представляла себе, где он сейчас может быть, она решила пойти туда, где видела его и Уильяма в последний раз. Даже не его самого, а лишь его тень. Она взяла такси и поехала на кладбище, но оно уже было закрыто на ночь.
– Можно перелезть через стену, – сказал ей таксист. – Все так делают. Там в кустах есть стремянка, чтобы было удобнее. Увидите сторожа – прячьтесь или бегите.
Так Френни сумела пробраться на кладбище в неурочное время. Оказалось, что там вовсе не так темно, как она опасалась. Светила луна, горели фонари. Френни заметила у одной из могил целое сборище людей, похожих издалека на фигуры из театра теней. Не грабители, а поклонники Джима Моррисона, пришедшие почтить память своего кумира. Они принесли цветы и зажгли свечи. Она спросила, не знают ли они случайно, где могила Винсента Оуэнса. Одна молоденькая девчонка, американка в рваной футболке, спросила:
– Кого?
Ее парень сказал:
– Ты его знаешь. «Я бродил по ночам».
Он дал Френни карту кладбища. Она нашла в списке могилу Винсента и разобралась, как до нее добраться: мимо могилы Марселя Пруста; мимо склепа Адольфа Тьера, премьер-министра Франции при короле Луи-Филиппе Первом, чей призрак, по слухам, дергает посетителей за одежду, если те подойдут слишком близко к месту его упокоения; мимо надгробного камня Оскара Уайльда, зацелованного отпечатками губной помады.
И вот наконец она вышла к могиле Винсента. Плиту заказала Агнес Дюран, поскольку Френни и Джет в тот момент были не в состоянии заниматься делами. Белая мраморная плита, скромная, но элегантная. Никаких лишних надписей. Только имя и даты рождения и смерти. Френни поцеловала холодный камень. Она еще долго стояла у могилы брата, втайне надеясь, что, если она подождет, он сумеет ее отыскать. Но Винсент так и не появился, и в конце концов Френни смирилась и вернулась туда, где ее дожидалось такси. Винсент всегда знал, что его жизнь закончится рано, но где-то, вдали от всего, что было, у него началась новая жизнь, и это служило Френни утешением. Она попросила таксиста отвезти ее в больницу. Она переночует на стуле в приемной, а утром, как только начнутся часы посещений, ее уже пустят к Хейлину.
