В ту первую зиму Френни пришла в библиотеку в день, когда проходило собрание библиотечного совета. Ее появление вызвало тихий шок. Председательница совета пожала ей руку и предложила чашку чая, от которого Френни вежливо отказалась. Собравшиеся не знали, что делать: чувствовать себя польщенными или прийти в ужас, – когда Френни встала и объявила, что хочет войти в библиотечный совет. Было объявлено голосование, и ее приняли единогласно.
Члены совета вздохнули с облегчением, услышав первую просьбу Френни. Она спросила, можно ли устроить так, чтобы комната, где хранятся редкие издания и рукописи, была посвящена памяти Марии Оуэнс. Со своей стороны Френни пообещала сделать щедрое пожертвование библиотеке. Поскольку комната, о которой шла речь, когда-то служила тюремной камерой, где держали Марию, все сочли просьбу Френни вполне справедливой. Страницы из дневника Марии Оуэнс были вставлены в рамки и развешаны на стене. Девочки-подростки, особенно те, что считали себя отверженными и интересовались местной историей ведьмовства, приходили сюда специально, чтобы изучить эти страницы. Они искренне не понимали, почему смелую, независимую женщину подвергали такому жестокому обращению. Многие стали задумываться, почему они сами чаще всего соглашаются с мнением большинства, а не высказывают свое собственное – из-за страха, что их сочтут какими-то не такими и все от них отвернутся. Некоторые из этих девчонок приходили к дому на улице Магнолий и подолгу стояли на улице, глядя в сад за высоким забором. В вечерних сумерках все казалось синим, даже листья сирени.
Когда наступила весна и зацвела сирень, Френни придумала такую штуку: она накупила красивых блокнотов для дневников и сложила их стопочкой на бюро в комнате имени Марии Оуэнс в библиотеке. Девочки, сомневавшиеся в себе и еще не нашедшие свое место в мире, потихоньку разобрали блокноты. Проходя мимо озера Лич-Лейк, Френни не раз наблюдала, как кто-то из этих девчонок сидит на камне и что-то яростно пишет в своем дневнике, в явной уверенности, что слова могут спасти.
Пришло лето, и прилетел воробей. Но на этот раз птицу, могущую принести в дом несчастья на целый год, встретил Льюис, сидевший на каминной полке в гостиной. Бедный воробушек мигом вылетел в окно.
– Отлично сработано, – сказала ворону Френни.
Несмотря на похвалу, Льюис нахохлился, настороженно поглядывая на Френни. Так получилось, что они оба любили одного и того же человека. Это было единственное, что их связывало, зато крепко-накрепко.
– Хоть ты меня и не любишь, я все равно угощу тебя печеньем, – сказала Френни. Она знала, что ворон любит анисовое печенье, и как раз напекла целый противень. Она давно думала, как им с Джет зарабатывать на жизнь. Все счета за содержание дома оплачивались из собственного целевого фонда, но теперь у сестер не было магазина, как не было и никакой постоянной работы. Френни передала библиотеке весьма ощутимую сумму и, кажется, поторопилась. Денег на жизнь практически не осталось. Одно время Френни подумывала о том, чтобы делать выпечку на продажу, но это занятие требовало слишком много времени и труда. Ее печенье всегда получалось слегка суховатым, и вряд ли бы оно хорошо продавалось, а ингредиенты для шоколадного торта с ромом стоили очень недешево – один только качественный шоколад уже пробивал брешь в бюджете, а ведь еще нужен ром, причем настоящий и выдержанный, – и затраты бы не окупились.
В магазине готового платья требовалась продавщица, но когда Френни пришла предложить свою кандидатуру, владелица магазина сказала ей, что вакансия уже занята. Она еще не успела договорить, как у нее на языке вздулся нарыв. Ну и ладно, решила Френни. Тем лучше. Она совершенно не интересовалась нарядами и постоянно ходила в одном и том же черном платье и красных сапогах, которые были облеплены спекшейся грязью и давно нуждались в замене каблуков. Она получила отказ и в аптеке, и в бакалейной лавке. Пекарь аж побледнел от страха, когда Френни вошла к нему в булочную. Его покупатели не очень-то любят анис, сказал он, а что касается рома в торте… люди этого не поймут. Городские торговцы изо всех сил старались быть обходительными и вежливыми, хотя на их лицах читался панический страх, когда Френни Оуэнс входила в их магазины и колокольчики над их дверями отказывались звонить. Таково было воздействие Френни на окружающий мир. Ее ледяные манеры обездвиживали все вокруг.
– Вряд ли вам подойдет эта работа, – сказал Френни владелец книжного магазина, когда она пришла спросить, нет ли у них вакансий. – Может быть, вашей сестре?
Конечно, жители города предпочли бы общаться с Джет. Она была лучше воспитанна и к тому же добрее и мягче, и приличнее с виду. Френни с ее вечно растрепанными, непослушными огненно-рыжими волосами, в черном заношенном пальто, и вправду выглядела дикаркой. Она сильно похудела и стала такой же нескладной, как в детстве. Даже когда Френни пудрила щеки, она все равно казалась угрюмой и неухоженной. И эти ее сапоги… Они выдавали ее с головой. Красные, как разбитое сердце. Женщина из Оуэнсов до мозга костей.
Летом Френни скучала по Винсенту еще сильнее. Она ходила на озеро Лич-Лейк и подолгу плавала голышом в холодной зеленой воде. За все время к ней не пристала ни одна пиявка. Только стрекозы летали над озером, сверкая прозрачными крыльями.
Ты знаешь, кто мы, сказал ей Винсент в то первое лето, и она знала уже тогда, но не хотела сама себе в этом признаться. Ей не хотелось, чтобы ее осуждали из-за истории их семьи. Не хотелось, чтобы на нее вешали ярлыки и считали отверженной. Ей хотелось быть свободной: птицей, парящей над Центральным парком, отдельно от хрупкого мира. Но теперь все это было уже не важно. Закрыв глаза, Френни плыла сквозь камыши у берега. На глубине вода становилась прозрачно-синей. В городке говорили, что это озеро было бездонным. Ходили слухи о древних рыбах, живущих в темных глубинах Лич-Лейк, о существах, что скрывались от мира уже сотни лет, но Френни видела только лягушек у берега и редких угрей в камышах.
Однажды она заметила, что за ней наблюдают какие-то девчонки. Она подплыла к берегу, спряталась за кустами терновника и быстро оделась.
– Вы хорошо плаваете, – сказала ей одна из девчонок.
– Спасибо, – ответила Френни, выжимая волосы. Стекавшая на землю вода была ярко-красной. Девочки бросились прочь со всех ног, и только одна осталась стоять на месте. Та, которая заговорила с Френни.
– Это кровь? – спросила она.
– Нет, конечно. Это краска для волос.
Это было ни то, ни другое. Просто именно так ее волосы реагировали на воду, но Френни не собиралась объяснять это десятилетней девчонке. Она в принципе не любила детей. И не любила себя, когда сама была маленькой.
Остальные девчонки уже карабкались вверх по скалистому берегу.
– Это опасно, – крикнула Френни. Никто не слушал ее, кроме той девочки, что осталась. – Впрочем, это не мое дело, – сердито пробормотала Френни.
– А вы правда не можете утонуть? – с любопытством спросила девочка.
– Каждый может утонуть. В надлежащих условиях. – Девочка была совершенно обычной, но в ее взгляде читался живой и пытливый ум. – А почему ты спросила?
