– Просыпайся, приятель, – сказал мужской голос. – Приходи в себя. У нас мало времени.
Винсент приоткрыл глаза и увидел мужчину в форме военно-морского флота. Это был Хейлин.
– Да, это закрытое для посетителей отделение, но я медицинский работник, мне можно, – сказал Хейлин. – У нас есть минут двадцать, не больше, поэтому слушай внимательно и вникай с первого раза. – Он что-то бросил Винсенту, и тот машинально вскинул руку и поймал звенящий предмет на лету. Это были ключи от машины. Винсент мгновенно очнулся от забытья и включился в происходящее.
– Что это? – спросил он, еле ворочая ватным, как будто распухшим языком. Яркий свет резал глаза, и приходилось щуриться.
– Твои ключи. Поедешь на «Форде». – Хейлин поднялся, снял китель и набросил его на окошко, прорезанное в двери палаты. – Не надо, чтобы здешний персонал видел, чем мы тут занимаемся. – Он снял ботинки, расстегнул рубашку и нетерпеливо махнул Винсенту, который застыл, потрясенно уставившись на него. – Что ты сидишь? Можно как-то ускориться? Повторяю, у нас мало времени. Ты сегодня летишь в Германию, и, пожалуйста, не опаздывай на самолет. Если что-то сорвется, твои сестры и Уильям спустят с меня три шкуры, если не все четыре.
Винсент улыбнулся. Он вспомнил, как улыбаться.
– Слушай внимательно, – продолжал Хейлин. – Тебе надо валить из страны, и сегодня ты свалишь. Но запомни одно: не пытайся связаться ни с кем из нас. Ты должен исчезнуть и обрубить все концы, иначе нас могут привлечь к уголовной ответственности. За соучастие в государственном преступлении.
Хейлин сказал, где стоит машина, и именно там она и стояла. Взятый в прокате «Форд». Винсент должен был сесть в машину и ехать прямо в аэропорт имени Джона Кеннеди. У него в кармане лежал билет на самолет, приобретенный на имя Хейлина, а также паспорт Хейлина и две тысячи долларов наличными, которые передала ему Френни. Она продала сапфир Марии Оуэнс, совершенно о том не жалея. Для Винсента ей ничего не жалко. Благополучно прибыв в Германию, Винсент волен делать что хочет и переехать куда пожелает. У него будет новая жизнь, которой он распорядится по собственному усмотрению. Но перед тем как уйти, ему надо было ударить Хейлина.
– Бей по губам, – посоветовал Хейл. – Там полно кровеносных сосудов. Повреждения пустяковые, а крови много.
Потом Винсент связал Хейлина – тот любезно предоставил ему свой ремень и галстук, – и накрыл его с головой одеялом, чтобы никто не заметил подмены, пока не станет слишком поздно. И уже было поздно. Он вырвался на свободу. Уважаемый человек, врач военно-морского флота, с документальными подтверждениями в кармане. Он и выглядел по-военному: высокий, серьезный, стриженный под ноль. Он ехал, открыв в машине все окна. Он буквально физически ощущал, как к нему возвращаются магические способности. Он проезжал мимо уличных фонарей, и фонари гасли один за другим. Он включил радио, не прикасаясь к приемнику. Были вечерние сумерки, его самое счастливое время, час между светом и тьмой, когда он встретил Уильяма, когда вышел на сцену в Монтерее, когда устремился навстречу свободе, зная, что у него не будет пути назад: его прежняя жизнь завершилась, и теперь начинается новая.
У властей не было никаких оснований сомневаться в словах доктора Уокера, которого избил и ограбил опасный псих. После короткого формального расследования ему выдали новый паспорт и новый билет в Германию. Они с Френни знали, что им нельзя видеться, на случай, если за кем-то из них установлено наблюдение. И все же они отважились встретиться в последний раз, ночью, в Центральном парке, где было легко раствориться в лиловых тенях на потаенных тропинках, которые оба знали как свои пять пальцев. Листья на темных деревьях казались синими, кора – фиолетовой. Френни привела с собой Гарри. После исчезновения Винсента пес как-то враз постарел, но она все равно не спускала его с поводка, опасаясь, что он тут же помчится искать хозяина. Френни привязала Гарри к скамейке, и они с Хейлом поднялись на скалы над Черепашьим прудом и сели на камень, тесно прижавшись друг к другу. Вода блестела, отсвечивая зеленым.
– Не хочешь поплавать? – спросил Хейлин.
Это была шутка, но они не рассмеялись. Им обоим хотелось вернуться в то далекое мгновение, когда Френни не нырнула в пруд следом за Хейлом, и изменить то, что нельзя изменить. Френни прижалась щекой к его груди. Его сердце билось так громко… На дереве прямо над ними сидел Льюис. Взглянув на них сверху вниз, он щелкнул клювом.
– Забавный питомец, – сказал Хейлин. – Такой весь из себя важный и все же повсюду следует за тобой.
– Я уже говорила. Он не питомец. Он фамильяр. И он следует не за мной, а за тобой. На самом деле я не очень-то ему нравлюсь. Мы с ним слишком похожи. Два сапога пара.
– Понятно. – Хейл запустил пальцы ей в волосы. – Ты красивый сапог.
Он по-прежнему чувствовал себя утопающим каждый раз, когда рядом была Френни, и теперь им снова придется расстаться. Им нельзя видеться, нельзя писать письма друг другу, чтобы не давать властям повода для пересмотра решения о неучастии Хейлина в исчезновении Винсента. Хейлин сделал что мог. Сделал больше, чем мог. Френни больше не будет его губить, хотя он был согласен погибнуть. Лишь бы она была рядом.
Они сделали то, что должны были сделать годами раньше; они разделись и нырнули в пруд. Даже у берега вода была ледяной, но, выплыв на середину пруда, они позабыли о холоде. Ветви платанов качались на ветру. Белые стираксы, чье цветение длится лишь десять дней, как будто светились изнутри. Скоро весь парк, от края до края, утонет в буйной зелени. Сегодня ночью город пах сожалением о несбывшемся. Френни покачивалась на воде, лежа на спине. Хейлин подплыл и стиснул ее в объятиях. Когда желание быть с кем-то поглощает тебя целиком, это может быть по-настоящему страшно. Но оно дарит надежду наполнить жизнь смыслом.
– Я не могу утонуть, так что даже не пробуй меня утопить, – рассмеялась Френни. Она знала, чего хочет Хейлин, и передвинулась так, чтобы ему было удобнее в нее войти. Она тихо плакала, зная, что теряет его даже сейчас, когда они слились в одно существо.
– Можешь, можешь, – сказал Хейлин, еще крепче прижимая ее к себе. Скоро он уезжает на другой конец света. Ему нечего было терять. К чертям все проклятия и все правительства. Пусть весь мир катится в тартарары. Под ними неслышно плескались черепахи, над ними сияли звезды. – Утонуть может каждый.
Он бродил по ночам, кутаясь в черное пальто, которое приобрел на блошином рынке. Бледный, коротко стриженный, отрешенный. Теперь он довольно неплохо говорил по-французски, но если по правде, то больше молчал. Он очень недолго пробыл во Франкфурте, где практиковался в магии, запершись в одинокой съемной комнате, потом перебрался в Западный Берлин, но уже через месяц уехал во Францию, где сразу почувствовал себя почти как дома. Он поселился в крошечной гостинице в парижском квартале Маре – отличное место, чтобы скрыться от всех. Во Франции никто не спрашивает, кто ты такой и что ты здесь делаешь. Зашел в булочную за хлебом – тебе продают хлеб, зашел в бар выпить вина – тебе наливают вино, хочешь купить сыр или мясо – тебе кивают и заворачивают покупки. Он нервничал, когда видел американцев. Боялся попасться из-за какой-нибудь ерунды: бывший фанат из Вашингтон-сквер узнает его и привлечет к нему внимание в общественном месте или он сам выйдет из магазина, забыв заплатить за яблоко, и его арестуют и начнут выяснять его личность, и вот тогда все и откроется.
