Они прошли в кухню, и Френни заварила им чай для смелости по собственному рецепту. Сейчас он был нужен обоим.
– Ты на ней не женился, – сказала Френни с напускным безразличием. К щекам прилил жар, но она как-то сумела изобразить спокойствие. – На этой Эмили.
Хейл пожал плечами.
– Эта Эмили достойна лучшего, чем выйти замуж за человека, который ее не любит.
– Ясно.
– За нее можешь не волноваться. Она встретит кого-то другого. Кого-то, кто лучше меня.
– Вряд ли есть кто-то лучше.
– Тебе хочется обсудить вопросы любви и брака? Ты для этого мне позвонила? Столько времени не появлялась, и вдруг… Мне передали, что это срочно.
– Мне нужна твоя помощь, – сказала Френни и добавила после секундной паузы: – Я испекла шоколадный торт с ромом. Будешь? – Торт она испекла еще утром, и весь дом пропитался его упоительным ароматом. Они оба слегка опьянели от одного только запаха.
Хейл рассмеялся.
– И что же это за помощь, которая требует взятки? Не тяни, Френни. Говори прямо.
– Помощь нужна Винсенту. Его дата рождения выпала первым номером в лотерее.
– Черт.
– Ему нельзя на войну.
– А остальным, значит, можно?
– Я не знаю. Но Винсенту точно нельзя. Его это сломает.
– Он так отличается от всех остальных?
– Да, – сказала Френни.
Она вспомнила день, когда медсестра попыталась похитить Винсента из роддома. Он был таким тихим, когда его нашли. Его глаза были распахнуты так широко. В тот день Френни и поняла, что должна беречь брата и защищать от всех бед.
– Потому что он гомосексуалист? Многие гомосексуалисты служат своей стране, и в храбрости с ними сравнятся немногие.
Френни опешила и не нашлась что сказать.
– Конечно, я знаю, – сказал Хейлин. – Знаешь ты, значит, знаю и я. Было время, когда я знал все, о чем ты думаешь, Френни. Или думал, что знаю.
– Стало быть, ты умеешь читать мысли?
– Я простой судовой врач без каких-то особенных полномочий. Я ничем не сумею ему помочь.
– Ему нельзя на войну не по этой причине. Винсент не может причинить вред человеку. Кому бы то ни было. Никому, никогда. – Таково первое правило магии: Не навреди. – И если его заберут во Вьетнам, он не вернется. – Каждому, кто обладал ясновидением, сразу было понятно, что ее брату отпущен судьбою короткий срок. – Ты можешь помочь, и я знаю как. Я бы не стала тебя просить, если бы был другой выход. Но это единственный вариант.
– А что будет со мной, если я выполню твою просьбу? Я сяду в тюрьму?
– Думаю, нет.
– Ты так думаешь? Потрясающе. Впрочем, так было всегда. Я хоть что-нибудь для тебя значу или я просто пешка в твоей игре?
Френни закрыла лицо руками и разрыдалась.
– Нет, только не это, – растерянно пробормотал Хейлин. Френни плакала очень редко, и ее слезы его напугали. – Хорошо, ладно. Я сделаю все, что ты хочешь. Если ты хочешь меня утопить, я согласен пойти на дно. Только не плачь.
Френни вытерла слезы и села к нему на колени. Она знала, что этого делать нельзя, но ей было уже все равно.
– Френни, – простонал Хейлин, как будто ему было больно. – Только не начинай все сначала.
– Ты до сих пор злишься, что я тогда не нырнула за тобой в пруд. И что не увела тебя с вечеринки по случаю твоей помолвки.
– Сейчас это не важно. – Хейлин покачал головой. – Помогая тебе, я могу загреметь в тюрьму, так что давай не будем вспоминать этот проклятый пруд.
– Я хочу объяснить! Я физически не могу погрузиться под воду. Я не могу утонуть. Никто из нашей семьи не может утонуть, если только не напихать нам в ботинки камней.
Хейл рассмеялся.
– Так вы ведьмы?
Скорее всего, он не поверил ее рассказу, но все равно поцеловал ее и сказал, что ему безразлично, ведьмы они, чародеи, зомби или республиканцы. Он сам – взрослый, разумный человек, дипломированный врач – готов загубить ради нее и карьеру, и жизнь, так зачем беспокоиться о таких пустяках? Главное, они снова вместе. И вольны делать все, что им хочется, по крайней мере в постели. С глазами, полными слез, она сказала, что это не пустяки, что она проклята, как и все женщины рода Оуэнсов, которые губят своих любимых, и она, Френни, еще не придумала, как снять проклятие.
– Так ты поэтому всегда от меня убегала? – Хейлин чуть отстранился, чтобы посмотреть ей в глаза, и увидел в них горечь и боль. – Что же ты сразу мне не сказала, Френни? Я знаю, что делать. Мы обманем проклятие. Мы не поженимся и не будем жить вместе. Мы забудем слово «любовь». Это ваше проклятие останется с носом. Мы его перехитрим. Мы исключим это слово, которое надо забыть, из всех разговоров. Мы ни разу не произнесем его вслух. Даже в мыслях не произнесем. И тогда нам ничто не помешает быть вместе. – Он на секунду задумался и пожал плечами. – Или почти ничто.
Они поднялись в ее комнату. Перед тем как снять китель, Хейлин вынул из внутреннего кармана свое направление на место воинской службы. Ему предстоит ехать в Германию, где он поступит на службу в хирургическое отделение военного госпиталя, где будут лечиться тяжело раненные бойцы, доставленные из Вьетнама. До вылета оставались считаные недели.
Как только они оказались в постели, Френни поняла, что больше не может противиться своему чувству, которое нельзя называть вслух. Ей вспомнилось одно утро у тети Изабель, когда она проснулась совсем-совсем рано и вышла в сад. На улице было еще темно, и только восточный краешек неба уже окрасился бледным предрассветным свечением. В траве сидел кролик. Крольчиха. Френни поставила перед ней блюдце с молоком, стараясь не подходить слишком близко, чтобы ее не спугнуть. Я никогда не стану такой, как ты, мысленно поклялась она. Я останусь собой и не буду притворяться кем-то другим. И вот наконец все сбылось. Это было прекрасно: быть собой, женщиной, которая знает, что значит любить и быть любимой. Они притворятся, что никакой любви нет, но они будут знать правду. Френни больше не пряталась от Хейлина, она вся раскрылась ему навстречу и сказала ему, что она всегда знала, что ждет ее в будущем, и Хейлин ответил, что если так, то она должна была знать еще с их первой встречи, что они созданы друг для друга.
В ту зиму Винсент так и не сказал Уильяму дату своего призыва. Желая избежать бурной прощальной сцены, он начал потихоньку отдаляться. Взял за правило уходить с Чарльз-стрит сразу же после секса. Сделался неразговорчивым. Замкнулся в себе. Он подолгу разглядывал улицу за окном, словно пытаясь запомнить все до мельчайших деталей, на случай, если он никогда больше этого не увидит. Ему не хотелось идти на войну, которую он считал несправедливой. Он не любил и не умел воевать.
– Я тебя чем-то обидел? – не выдержал Уильям. – Ты на меня злишься?
