– Идите в дом, – сказала она.
Вдалеке прогремел гром, но Френни не сдвинулась с места.
– Идите, – настойчиво повторила она, и они ушли в дом, а Френни осталась стоять посреди тротуара, хотя гроза приближалась и дождь уже лил вовсю.
Она потеряла не только родителей, но и свое будущее. Никакого Кембриджа ей больше не светит. Потому что нельзя бросать Джет с Винсентом одних. Хотя Френни было всего восемнадцать – казалось бы, впереди целая жизнь, – она тоже уже начала смотреть в прошлое.
Есть ли смысл думать о будущем, если ты твердо уверена, что никогда не получишь того, чего хочешь?
Не дождавшись обещанного звонка от Френни, Хейлин примчался на Восемьдесят девятую улицу. Еще издали он увидел, как она одиноко стоит под дождем, и побежал еще быстрее. Он налетел на нее с разбегу, прижал к себе и стал целовать. Он ничего не сказал, и она ничего не сказала. Слова были им не нужны. Летний ливень не принес прохлады. Падая на нагретый асфальт, капли дождя превращались в пар. Весь Манхэттен насквозь пропах гиацинтами.
– Я всегда буду тебя любить, – сказал Хейл.
Он поднялся наверх вместе с ней. Никем не замеченные, они проскользнули в бывшую спальню кухарки. Им было слышно, как оконные стекла дребезжат под порывами влажного ветра. Френни промокла до нитки. Хейл помог ей раздеться. Ее бил озноб, и она никак не могла унять дрожь. Небо снаружи было тяжелым и черным, от мостовой поднимались душные волны желтоватого жара. Хейлин поцеловал Френни, уже раздетую, и сам принялся раздеваться, а потом они рухнули на кровать и прильнули друг к другу, позабыв обо всем, кроме переполнявших их чувств. Это была односпальная узкая койка, застеленная ослепительно-белым покрывалом, которое Сюзанна Оуэнс купила в Париже, когда была молодой и оплакивала свою потерянную любовь. Френни казалось, она распадается на кусочки, и чем больше Хейлин ее любил, тем быстрее шел распад. Не то же ли самое произошло с мамой в Париже?
Она сказала Хейлину, что хочет почувствовать на себе его руки – везде, – и он был только рад ей угодить. Ей хотелось забыться, вырвать из памяти все, что было до этой минуты, и ощущать только здесь и сейчас.
– Ох, Френни, – выдохнул Хейл.
С ним это тоже случилось впервые, как он всегда и хотел. Быть только с Френни и больше ни с кем. Когда все закончилось, Хейлин лег навзничь прямо на полу, голый, измученный, опустошенный, одолеваемый страхом, что он уже потерял ее в ту секунду, когда они разомкнули объятия. Он украдкой наблюдал за Френни, сидевшей на стуле у окна. Дождь перестал, и на подоконнике с той стороны восседал Льюис. Его перья блестели от влаги, и он настойчиво стучал клювом в стекло. Френни впустила ворона в комнату и принялась вытирать его полотенцем, которое нашлось в комоде.
– Иди ко мне, – сказал Хейлин.
Френни покачала головой. Она надела футболку Хейла, но, кроме футболки, на ней не было ничего. Ее длинные стройные ноги сводили его с ума.
– Френни!
Она как будто его не услышала. Она уже все для себя решила: то, что есть между ними, должно завершиться. После того, что случилось с Леви, она не могла испытывать судьбу и рисковать жизнью Хейлина.
– У нас все будет хорошо, – сказал Хейл, словно прочитав ее мысли. – Мы будем счастливы в Кембридже.
Нет, подумала Френни. У них не будет вообще ничего. Она подошла и легла рядом с ним. Провела рукой по его голому животу. Хейлин был таким красивым, таким молодым.
– Когда мы познакомились? – спросила она.
Когда все закончится, она будет помнить.
– В третьем классе. В столовой. Ты ела сэндвич с помидорами, и это было так странно. В смысле, что же это за сэндвич с одним помидором, и все.
Помидоры относятся к семейству пасленовых, и Френни всегда их любила.
– Как ты все это помнишь? – Она поцеловала его в щеку, колючую от пробивающейся щетины.
– Я помню все, что связано с тобой. Я столько времени ждал, когда ты тоже меня полюбишь.
Из гостиной доносилась музыка. Они не спали всю ночь, погрузившись в волшебное сновидение наяву, пронизанное летним зноем и страстной истомой. Был уже полдень. Винсент играл на гитаре. Им было слышно, как он поет «Будь со мной» голосом призрачным, словно мираж.
Откладывать дальше было бессмысленно. Френни пришлось сказать Хейлу правду.
– Я не могу бросить Джет и Винсента.
Она поняла это еще в больнице.
Но Хейлин не собирался ее отпускать.
– Они справятся сами. У тебя своя жизнь.
Она целовала его и никак не могла остановиться. Пусть он запомнит только эти мгновения. Ее ненасытные мягкие губы, ее бедра, всегда раскрывавшиеся перед ним, когда ему хотелось в нее войти. Может быть, так ему будет легче ее простить в ту минуту, когда ее серые глаза обратятся в лед, и она будет старательно изображать равнодушие, потому что она уже знала: ее удел – сторониться любви, избегать ее любой ценой, а потом делать вид, что ее сердце не рвется на части, когда она все-таки скажет ему, что между ними все кончено.
Теперь они получили свободу, но не знали, что с нею делать. Никто не выносил мусор. Пакеты копились в кухне и уже начинали попахивать. Очень скоро в чулане поселились две крысы. Френни не стала их изводить, а просто швыряла им корки швейцарского сыра. Как-то вдруг она начала замечать, что дом приходит в упадок: краска на стенах крошилась, лампочки перегорали одна за другой, на плите работала только одна конфорка, да и то на нее приходилось дуть, чтобы газ разгорелся. Дом ветшал и разрушался не первый год – на ремонт денег катастрофически не хватало. Как оказалось, родители по уши влезли в долги и набрали кредитов в банке. Отец пользовал многих своих пациентов бесплатно, а мамины деньги из ее небольшого наследства были потрачены давным-давно. Уже стало понятно, что дом придется продать. Джет была категорически против и в знак протеста практически заперлась в своей комнате. Поэтому с адвокатом встречались Френни и Винсент. Тот пригласил их к себе в контору и разъяснил всю печальную финансовую ситуацию, в которой они оказались после смерти родителей.
Осознав масштаб бедствия, Винсент высказался весьма грубо:
– И хрен бы с ним, – и ушел, хлопнув дверью.
– Как я понимаю, беседа окончена? – сказала Френни. Перед тем как уйти, она подписала все необходимые бумаги. Как самая старшая из трех сирот, она становилась законным опекуном сестры и брата. Теперь все решения принимает она, Фрэнсис Оуэнс, глава семьи. И она уже приняла несколько очень непростых решений, не посоветовавшись ни с кем.
Время от времени папины пациенты оставляли у задней двери букеты цветов, которые Френни тут же выкидывала на помойку. По почте приходили открытки с соболезнованиями от членов общества психоаналитиков. Открытки шли на растопку камина. Ничего уже не исправишь, время не повернешь вспять. Френни сама удивлялась тому, как отчаянно ей не хватает родителей. Ей хотелось поговорить с мамой, которая, как оказалось, уговорила владельцев ближайших к их дому маленьких магазинчиков отпускать им продукты в кредит. Ей хотелось спросить у папы, как избавиться от летающих муравьев у него в кабинете и как он сумел выкроить время и написать книгу, работая по утрам, пока все в доме еще спали. Теперь она поняла, почему они бросились следом за Джет в ту злополучную ночь. Это был страх перед Уиллардами, перед их общей историей судей и осужденных. Если бы все сложилось иначе, думала Френни, но список того, что ей хотелось бы изменить, был слишком длинным, и никому не под силу переписать трехвековую историю целого рода и отменить все, что случилось задолго до твоего появления на свет.
