В одной из книг тети Изабель Френни прочла, что если поднести горящую спичку к горсти снега и он быстро растает, значит, снег на земле скоро сойдет. По числу сучков на кусте сирени можно предсказывать количество заморозков. Хотя на улице было прохладно, сестры сбегали из дома при всякой возможности. Им нравилось бродить по парку в теплых черных пальто и высоких сапогах. Перелетные птицы уже собирались на юг, и Френни подолгу смотрела в небо на огромные стаи, пролетавшие мимо, смотрела с завистью и тоской. Она хотела свободы, но была приземленным бескрылым созданием с мелкими человеческими тревогами и заботами.
В те дни Джет достаточно часто встречалась с Леви, и Френни ее прикрывала. Сестры есть сестры, в конце концов, и если они не заступятся друг за друга, то кто же заступится? После того опоздания Джет, когда мама узнала о Леви, она следила за каждым их шагом. По крайней мере, пыталась следить. Она повесила на холодильник табличку, и каждый раз, когда сестры выходили из дома, они должны были записывать, куда идут, когда уходят и когда приходят. Как ни странно, но мама полностью доверяла Винсенту, который пропадал в Гринвич-Виллидже при каждом удобном случае.
– Удачи в борьбе с темной властью, – говорил он, выходя из дома.
– Мама не власть, – отвечала Френни.
– Ну, над вами она власть имеет, – усмехался Винсент, и все трое знали, что это правда.
В тот день Джет «отпросилась» у Френни до четырех часов дня. Они сказали маме, что идут в Музей современного искусства – собирать материалы для школьного реферата, – но в музей пошла только Френни. Она взяла с собой фотоаппарат, собираясь отщелкать целую пленку в саду скульптур, чтобы было что показать маме, если та потребует доказательств.
Леви ждал на их с Джет любимом месте встречи: у фонтана Бетесда, под статуей Ангела вод. Скульптура была отсылкой к Евангелию от Иоанна. Девушка-ангел с лилиями в руке как бы благословляла и очищала нью-йоркские воды. Каждый раз, когда Леви приезжал в город, ему приходилось тайком удирать из дома, успевать обернуться туда и обратно за один день и платить за билет на автобус из денег, скопленных на подработках. Сегодня он сказал папе, что едет на собеседование в Колумбийский университет, и преподобный Уиллард разрешил сыну поехать, хотя питал отвращение к Нью-Йорку, считая его средоточием алчности и порока. Леви впервые в жизни солгал отцу, он запинался и мямлил, из-за чего папа устроил ему чуть ли не получасовой допрос. Преподобный Уиллард был тверд в своих убеждениях и еще тверже – в своей неприязни.
Джет принесла Леви в подарок «Алую букву»
[4]. Она написала на титульном листе: Леви, с самыми теплыми чувствами. Она полчаса мучилась, решая, что написать. С любовью было бы чересчур. В знак дружбы все-таки маловато. С самыми теплыми чувствами именно то, что надо. По крайней мере, сейчас.
– Это же наша книга! – ворчала Френни. – У него, что ли, нет своих книг?
– У него нет, – сказала Джет.
– И другой одежды тоже нет? – спросила Френни, увидев Леви у фонтана.
– Его воспитали простым и скромным.
Френни рассмеялась.
– Ты уверена, что тебе нужен простак?
– Он не простак. Простой, значит, не самодовольный. Если хочешь знать, Леви очень умный.
Он был в своем неизменном черном костюме и в шарфе, который ему связала Джет. Это была ее первая вязальная работа, неумелая и кривоватая, но Леви назвал ее чудом. У него были темные волосы и очень красивые серо-зеленые глаза, загоравшиеся всякий раз, когда он смотрел на Джет.
– Привет, – улыбнулся он. – Вот моя девочка.
– Жду тебя у музея без четверти четыре, – крикнула Френни вслед сестре, которая уже бежала к нему. – Следи за временем!
Френни наблюдала, как Джет и Леви уходят в глубь парка. Сегодня был замечательный день – солнечный, свежий, не по-осеннему ясный, – и Френни никак не могла понять, почему ее гложет плохое предчувствие. Льюис, всю дорогу летевший за ней, вдруг хрипло закаркал. Он парил над фонтаном, над бронзовым ангелом, ставшим первой в Нью-Йорке уличной скульптурой, созданной женщиной. Солнце светило в глаза Френни, и ей приходилось прикрывать их рукой. Ворон опустился на руку ангела. Прямо под ним, присев на бортик фонтана, суровый мужчина в черном костюме листал «Алую букву», забытую влюбленной парой, поглощенной друг другом. Он был в белой рубашке и черном галстуке и таких старых ботинках, что сразу же становилось понятно: он отдает предпочтение простым и скромным вещам, не заботясь о земных благах. Когда он дошел до титульной страницы и увидел дарственную надпись, уже не было необходимости читать дальше. Он закрыл книгу.
Когда все открылось, отец запретил Леви выходить из дома, кроме как в школу или на работу. Никто не мог до него дозвониться – телефон был отключен. «Алая буква» пришла Джет по почте, без всякой сопроводительной записки, и, судя по почерку на конверте, адрес писал не Леви. В конверте с книгой лежало полдюжины гвоздей.
– И что это значит? – встревожилась Джет.
– Это значит, что его папа страдает психическим расстройством, – сказала Френни.
Она быстренько собрала гвозди и выбросила в мусорное ведро. Летом в библиотеке она прочитала, что раньше считалось, будто ведьму можно поймать, если вбить гвоздь в ее след. Тогда она якобы не сможет сбежать. Металл отнимает у ведьмы силу; окружи ведьму металлом, и она станет беспомощной.
К счастью, Френни успела выхватить «Алую букву» у Джет. Книга открылась в ее руках, и там была надпись черной чернильной ручкой, прямо поверх милой надписи Джет:
Ворожеи не оставляй в живых
[5].
Френни узнала цитату из «Исхода». Эти слова встречались в записках судьи на суде над Марией. И та же цитата стояла на титульной странице трактата «Обнаружение ведьм», написанного в 1647 году Мэтью Хопкинсом, называвшим себя главным охотником на ведьм всея Англии и обрекшим на смерть предположительно три сотни женщин.
– Знаешь, мне кажется, Эйприл права, – сказала Френни сестре, когда они обе уже легли спать.
Джет прорыдала в подушку весь вечер, но слова Френни ее просто ошеломили. Впервые в жизни Френни признала, что Эйприл может быть в чем-то права. Джет резко села на постели.
– В чем?
– Тебе не надо встречаться с Леви.
Джет снова рухнула на подушку.
– Ох, Френни.
– Ты меня слышала? – спросила Френни.
– Да. – Джет больше не плакала. Френни подумала, что никогда еще она не видела столько решимости в глазах сестры. – Я тебя слышала. Но лучше бы не слышала.
