Они ошибались. Я смотрел на Дугласа, и меня обуревала острая жалость и слепой гнев. Его лицо изменилось за время болезни Мэри; менялось на глазах. Так бывает с людьми, которые не в меру молодо выглядят: однажды возраст настигает их, процесс движется семимильными шагами, мысль не поспевает за процессом. Дуглас слишком долго не знал возрастных изменений, совсем как Дориан Грей (более ни в чем он на этого персонажа не похож), и так же враз осунулся.
Маргарет навещала его жену трижды в неделю. Врачи не запретили Мэри курить, но сигарету ей надо было вкладывать в рот, как ложку, и вовремя отнимать, чтобы она выдохнула дым.
— Интересно, до каких пределов распространится мой паралич? — произнесла Мэри, сладко затянувшись, и Маргарет стало не по себе от этой деланной бодрости.
Дуглас заходил к нам, если не мог больше выносить ни пустой дом, ни людный клуб. Однажды с горькой, беззащитной прямотой признался, что в сутках двух часов не наберется, когда он не думал бы, как Мэри лежит одна, обреченная, обездвиженная, в то время как он, Дуглас, — хозяин своего тела.
Но сейчас мои мысли были далеки от его несчастья.
— Что тебе известно о последнем выпаде против Квейфа? — спросил я.
— Каком еще выпаде?
— Ты ведь в курсе, что они набрасываются на всякого, кто хоть как-то связан с Квейфом? Последняя мишень — Уолтер Люк…
— Не бывает войны без убитых и раненых, — заметил Дуглас.
— Полагаю, ты понимаешь, что эти люди пользуются твоей поддержкой? — процедил я.
— Ты на что намекаешь? — Дуглас окаменел. Он был взбешен не меньше моего; особенно его задело, что раньше я обиняками не говорил.
— На то, что твое несогласие с Квейфом всем известно.
— Бред.
— Ты это мне говоришь?
— Тебе. И рассчитываю, что ты веришь.
— Во что я должен верить?
— Послушай, — произнес Дуглас. — Ты считаешь, у тебя есть право на личное мнение. Смею заметить, не такое уж и личное. Так вот, у меня тоже есть это право. Я из своего мнения тайны не делал и не делаю. В том числе и перед моим министром. Я считаю, он не прав, и ему это отлично известно. А больше — никому, кроме тебя, Льюис, и пары-тройки человек, которым я доверяю.
— Твое мнение еще много кому известно.
— Думаешь, я за это ответственность несу?
— Смотря что ты разумеешь под словом «ответственность».
Дуглас побагровел.
— Будем рассуждать здраво. Если мой министр победит на выборах, я для него в лепешку расшибусь. Конечно, мне тогда придется проводить политический курс, в разумность которого я не верю. Что ж, я раньше такое делал — смогу и теперь. Постараюсь, чтобы политика стала эффективной. Без ложной скромности заявляю: справлюсь не хуже всякого другого.
Дуглас не лукавил и не преувеличивал.
— Только ты думаешь, он не победит? — спросил я.
— А твое какое мнение?
Взгляд его стал холодным, оценивающим. Чиновникам, что продолжали сновать мимо, казалось, наверное, что мы договариваемся о перемирии, прикидываем, какие уступки не заденут гордости сторон.
— Зато ты уж постарался, чтобы победа досталась ему с кровью, — не выдержал я.
— Я из своих шагов тайны не делал.
— А ты неплохо умеешь петь в унисон — получше многих.
— Не понимаю.
— Ты просек, что твоя линия по нраву изрядному количеству влиятельных особ. Что именно такого поведения они от тебя и ждут. Большинство этих особ отнюдь не хотят, чтобы Роджер Квейф преуспел. Верно я говорю?
— Пожалуй, — с непонятным безразличием отвечал Дуглас.
— Поражение Квейфа тебе зачтется, так ведь? На руку сыграет. По карьерной лестнице продвинет.
Глаза у Дугласа были пустые. Вдруг тоном довольно дружелюбным он произнес:
— Ты упускаешь одну деталь. Ты с самого начала знал, что у меня свое мнение о политике Квейфа. Иными словами, я не приспособленец.
Я вынужден был согласиться: нет, не приспособленец.
И тут же, позабыв, что слышал уже подобное обвинение от Кейва (в адрес Роджера), процедил:
— Ты не приспособленец, нет. Только ты знал: ни одно твое действие — или бездействие — не затормозит твою карьеру. Знал ведь?
Его улыбка — не дружеская, но все-таки искренняя — потрясла меня, взбешенного.
— Тем, кого подобные соображения донимают, вообще ни за что браться не стоит.
Дуглас взглянул на часы и сухо, деловито произнес:
— Видишь, из-за тебя я опаздываю.
И пошел по коридору со стремительным достоинством: голова вперед, бумаги под мышкой, мысли — далеко.
Глава 7
Вид из парламентской ложи
После обеда секретарша принесла письмо с пометкой «Срочно» («Похоже, сэр, отправитель его лично доставил»). Почерк на конверте показался мне женским; впрочем, я его не узнал. Вскрыл конверт, заглянул в конец письма. Подписано «Эллен». Я стал читать.
«Полагаю, Вы будете присутствовать на дебатах в понедельник и во вторник. Мне, конечно, нельзя появляться в ложе. Мне нельзя даже контактировать с ним, пока все не решится. Я вынуждена просить Вас — надеюсь, Вы не откажете — сообщать обо всех подробностях. Умоляю, не смягчайте фактов. Оба вечера я дома. Пожалуйста, позвоните. Буду благодарна за любые новости».
Вечером мы с Маргарет были в театре — надеялись отвлечься. Спектакль кончился, мы вышли в фойе, я думал об Эллен. Роджер под крылом Каро готовит речь. Эллен сидит дома одна. Я заговорил о ней с Маргарет. Представь, сказал я, каково ей, в полном неведении. Когда-то она боялась, что, если карьера Роджера не удастся, он ее бросит. Теперь, когда Каро посредством анонимок обо всем узнала, когда поставила Роджера перед выбором, страхи Эллен приняли другую направленность. И все же я не сомневался: Эллен молится за успех Роджера.
— Ты слишком хорошо о ней думаешь, — заметила Маргарет.
— Она действительно хорошая, — отвечал я.
Маргарет видела Эллен только на приемах, и то давно, когда Эллен выходила с мужем. Симпатии Маргарет были на стороне Каро, с которой она тесно общается, Каро, которую я не люблю; именно для Каро Маргарет искала утешительные аргументы. Теперь, в фойе театра «Хеймаркет», избегая смотреть на знакомых, неминуемо нарушивших бы нашу близость, Маргарет спросила: что, положение так однозначно? Перед Эллен дилемма — либо поверженный Роджер под боком, либо Роджер-триумфатор на недосягаемом расстоянии? Не знаю, сказал я; пожалуй, они и сами не знают.
— Но я близка к истине, — настаивала Маргарет.
Я промолчал.
— Если я близка к истине, — продолжила Маргарет, — остается только поблагодарить судьбу за то, что мы с тобой были избавлены от подобных дилемм.
