Позднее я прикинул, что мистики-то как раз тут не много. В конце концов, Худ работает на луфкинского конкурента. Возможно, имеет место некий взаимный шпионаж, а также личные связи на всех уровнях. Не удивлюсь, если Худ пьет пиво, а то и близко дружит с каким-нибудь луфкинским подчиненным.
— Источник надежный, — сказал Луфкин.
— Похоже на то, — кивнул я.
— Ему, — продолжал Луфкин, — надо наделе сконцентрироваться. Не знаю, да и не хочу знать, как его жена отреагирует. А нам в нашем положении только министерского адюльтера и не хватало.
Луфкин — сильный союзник. Выживание Роджера на политической сцене изначально было в его интересах. Однако он говорил с непривычной симпатией, с участием почти дружеским. Раз или два за все время знакомства я наблюдал, как Луфкин сбрасывает панцирь и кажет нечто, до любви к ближнему, конечно, недотягивающее, но могущее быть расценено как беспокойство о ближнем. Оба раза дело касалось проблем этого ближнего с женой и детьми. О браке самого Луфкина сведения самые скудные. Его жена давно живет за городом; говорят, у нее не все в порядке с психикой. Возможно, имеют место любовницы, но ведь Луфкину нет равных в управлении персоналом, а значит, о наличии или отсутствии любовниц известно станет в лучшем случае после его смерти.
Я получил четкие инструкции. Предупредить Роджера, потом присматривать за ним. Я выказал понятливость, и Луфкин поспешил свернуть наше маленькое совещание и заняться гостями. Я успел спросить насчет Худа:
— Он только пешка? Кто за ним стоит?
— В случайности не верю, — отрезал Луфкин.
— А сам Худ — он что, одержимый?
— Меня состояние его психики не интересует. Равно как и мотивы. А вот как он в очереди за бесплатным супом стоит, я бы с удовольствием посмотрел.
В гостиную мы шли молча. Пока Луфкин отсутствовал, гости несколько развеселились. Луфкин быстро пресек веселье, разбив нас на группы по трое без малейшего шанса поменяться собеседниками. Меня взяли в оборот. Я поймал взгляд Маргарет, заметил морщинку меж бровей — Маргарет поняла, что мы с Луфкином не просто так задержались. В моей тройке присутствовала жена одного из министров; ее голос доносился до меня словно издалека, она обстоятельно объясняла, почему ее сына не приняли в знаменитый итонский клуб, — тема, которая и в самую благоприятную минуту не нашла бы у меня отклика.
Сторонний наблюдатель, пожалуй, решил бы, что с луфкинских ужинов гости сбегают при первой возможности. Ничего подобного: гости ждут, пока Луфкин их лично распустит. В тот вечер он счел оптимальным временем половину двенадцатого. Раньше подойти к Маргарет у меня не получилось, теперь я коротко передал ей наш разговор с Луфкином.
Маргарет не нуждалась в подробных расспросах. Ей всегда достаточно взглянуть на меня.
— К Роджеру поедешь, да?
Ехать не хотелось. Маргарет знала, что я устал. Знала она также, что если я сегодня же не спихну разговор с Роджером, то до завтрашнего утра еще больше устану.
— Прямо сейчас, да? Поезжай, так лучше будет.
Маргарет осталась ждать подле Луфкина, я пошел звонить на Лорд-Норт-стрит. Услышал голос Роджера, едва начал: «Луфкин со мной говорил. Есть информация», — как Роджер отреагировал поспешным: «Да-да».
— Можно к вам приехать?
— Домой — ни в коем случае. Встретимся на нейтральной территории.
Клубы были уже закрыты. Ресторан? Названия ближайших к центру повылетели из головы. В конце концов я, желая поскорей повесить трубку, предложил встретиться у вокзала Виктория.
Луфкину я сказал, что еду на встречу с Роджером, получил одобрительный кивок. Луфкин всегда одобряет действия, им рекомендованные.
— Сейчас вам подадут авто, Льюис. А второе — вашей очаровательной супруге.
Два автомобиля, два шофера ждали нас с Маргарет. Я не пошел в здание вокзала — представил запертые кассы, точно на станции-призраке, сделалось не по себе, — а остался на привокзальной площади, под часами. Было безлюдно, только последние носильщики спешили по домам.
Со стороны Виктория-стрит подъехало такси, взвизгнуло тормозами на мокрой мостовой.
Роджер неловко выбрался из машины, поспешил ко мне.
— Здесь некуда приткнуться, — сказал я. Эффект дежа-вю: сырой вечер, запертый «Атенеум», Гектор Роуз ежится на крыльце, измышляет извинения.
Я вспомнил, что поблизости есть забегаловка. Однако никто из нас не двинулся с места.
— Вряд ли, — довольно мягко начал Роджер, — вы мне что-то новое сообщите. Кажется, я все знаю.
— А по телефону вы, конечно, сказать не могли, — вспылил я.
Я злился, но не на Худа, а на Роджера. Нервы совсем разболтались — мы столько поставили на карту, столько силились сделать; я лично силился, а Роджер пользовался.
Роджер изобразил лицом понимание моих чувств.
— Простите, Льюис, я действительно всех подвел.
Я такие слова уже слышал, и не раз. Они вообще характерны для виновников кризисных ситуаций. Произносятся безразличным тоном, истинного раскаяния не выражают. Меня всегда злят, и сейчас только сильнее разозлили. Роджер поднял глаза.
— Ничего, Льюис, битва еще не проиграна.
Вот так. Промозглая полуночная мостовая, дело на грани краха; я бы должен утешать Роджера, а происходит наоборот.
В молчании мы прошли по вокзальной площади. Моросило. К тому времени как мы уселись в полутемной забегаловке, я успел остыть.
Чай был слабый, с металлическим привкусом. Не успел Роджер сказать: «Все скверно», — как нас прервали.
За наш столик сперва уселся и лишь потом бросил утвердительное «Не помешаю» некто с выговором человека почти образованного. Руки у него тряслись. Лицо было удлиненное, с тонкими чертами — так в представлении обывателя выглядит ученый. Вел он себя довольно развязно. Поведал печальную историю, в которой концы с концами плохо сходились. Он якобы водитель грузовика. Пал жертвой фатального невезения и заговора работодателей. Короче, уволен. Еще короче: на мели. Не профинансируют ли джентльмены скромный ужин?
Мне он не понравился. Я ни единому слову не поверил, вдобавок он меня своим вторжением взбесил.
— Джентльмены не профинансируют, — сказал я, сильно смущаясь, будто сам просил. У жертвы заговора, напротив, смущения не было ни в одном глазу.
— Нет так нет, — панибратски ответил он.
Роджер смерил его взглядом, молча достал бумажник, из бумажника — банкноту в десять шиллингов. Незваный гость принял деньги с достоинством, ограничил благодарности фразой «От небольшого поощрения никогда не отказываюсь» и откланялся.
Вторым взглядом Роджер его не удостоил. Он дал денег не из симпатии, не из жалости и даже не с целью спровадить попрошайку. Нет, здесь имело место суеверие, характерное для людей, постоянно рискующих. Роджер пытался сторговаться с судьбой.
