— Я, — заявил он, — не столь слепо верю в предопределенность. Вполне возможно, другие государственные мужи, не мы, справятся с нашей работой и примут те же решения — но жить и действовать надо так, будто этих других не было, нет и не будет. Оказался в центре событий — изволь принять решение. Нельзя уповать на судьбу, когда от тебя лично хоть что-то зависит.
Дуглас оглядел собравшихся. На секунду даже снял маску непроницаемости.
— Вот для чего нам необходимо быть в центре событий.
— Нам, вы изволили выразиться, дражайший Дуглас? — осведомился Роуз.
— Я говорил не только от своего имени, — пояснил Дуглас.
Монти Кейв, сидевший напротив меня, однако ближе к концу стола, не сводил с Роджера глаз-буравчиков. Смокинг его помялся, Монти выглядел еще более грузным, чем был на самом деле, все на него косились. Отвернувшись от Дугласа с Роузом, Монти тихим, почти интимным тоном спросил:
— Квейф, по-моему, вы нечто другое имели в виду.
— Разве?
— Я хочу сказать, — продолжил Монти, и на долю секунды губы его исказила ехидная усмешка толстяка, — вы имели в виду нечто более злободневное. Разве нет?
— О чем вы, Монти?
— О чем я? А вот о чем. Вы имели в виду, что в политике решение, абсолютно верное через десять лет, сейчас может оказаться смерти подобным. И, к несчастью, вы правы. Это нам всем известно.
— Ну и?.. — Роджер окаменел лицом.
— Возможно, я вас неправильно понял, только мне кажется, вы спрашивали, есть ли хоть малейшая вероятность, что нынешняя ситуация именно такова.
— Значит, такое у вас впечатление сложилось?
— А если эта вероятность есть, — гнул свое Монти, — разве вам не захочется, гм, натянуть поводья? Сбавить скорость? Разве вы не считаете, что осторожность просто необходима?
— Вы что, правда думаете, Роджер осторожничает? — перебила Каро. Глаза ее сверкали, щеки пылали. В гневе она была великолепна.
— Я не говорил, что это для него легко, — ответил Монти.
— Зато намекали, что Роджер трусит. Неужели не понятно: много месяцев Роджер делает все, что в его силах, использует все средства? Вполне возможно, что он использовал слишком много средств. Возникает только один вопрос: что будете ним дальше?
— И что же с ним будет? — спросил Монти.
Враждебность вспыхнула между ними, как уже и раньше случалось. Монти всегда восхищался Каро и побаивался ее. Она со своей стороны всегда считала его не по-мужски ранимым. Гнев ее был искренний. Она сражалась за Роджера, она готова была взорваться, но знала — словно инстинкт в ней говорил, — как взорваться таким образом, чтобы взрыв принес максимальную пользу. О, Каро ничего на самотек не пускает. Предательства за обеденными столами она насмотрелась. Она хотела проверить Леверетт-Смита и Тома Уиндхема, доказывала им, что Роджера поторапливают люди менее дальновидные.
Каро — она храбрая, гнев ее обычно искренний. Но вот этот ее выпад против Кейва — не обдумала ли она его заранее? Не знаю, понял ли что Роджер из ее выпада и понял ли что Кейв. Для Роджера, во всяком случае, выпад был выгоден, отлично вписывался в его тактику.
— По моему скромному мнению, — начал Леверетт-Смит с преувеличенной важностью.
— Да? — Каро подалась вперед, задействовала сразу два вида обаяния — обаяние аристократии и обаяние хорошенькой женщины.
— По моему скромному мнению, нам следует помнить, что старая поговорка «Поспешишь — людей насмешишь» порой весьма актуальна. — Вид у Леверетт-Смита был, будто он цитирует по меньшей мере Сократа. Каро не переставала обворожительно улыбаться.
— Думаете, мы забыли об этом? — уточнила она.
— Окажите любезность, откройте нам глаза, — подхватил Монти.
— Меня не отпускает чувство, что до сих пор скорость нашего продвижения была значительнее той, с которой распространялись настроения. Конечно, опережение настроений для нас подразумевается, иначе как мы будем задавать требуемый тон. Проблема, по-моему, состоит вот в чем, — продолжил Леверетт-Смит, — мы должны определить оптимальную разницу в скоростях.
— Вот именно, — бросил Монти.
Его презрение только что не искрило. Зря, подумал я, Монти не принимает Леверетт-Смита в расчет. Леверетт-Смит, конечно, пошляк, каких свет не видывал, но в нем и гибкость не вполне отсутствует. Пусть бы он лучше был полным ничтожеством с максимально неповоротливым мозгом — глядишь, Роджер бы из этого сочетания пользу извлек. На такой работе всегда нехватка пластилина.
Каро продолжала рассыпаться перед Леверетт-Смитом и Томом Уиндхемом. Ей с обоими было комфортно. Сомнения и колебания уже тронули их консервативную плоть; Каро одна могла посочувствовать — она и себе поставила тот же диагноз, только никому, кроме Роджера, в нем бы не призналась, а теперь, когда Роджер себя скомпрометировал, и ему не признается.
Том Уиндхем тосковал по временам, когда самым действенным оружием были линкоры.
— Знаю, сейчас от них толку мало, — вздохнул он.
— И это радует, — заметил Монти Кейв.
Том опешил, побагровел, однако продолжил мысль. С прошлой войны всем пришлось изменить мнение относительно оружия. Пожалуй, это правильно.
— А все-таки ребятам, — (под «ребятами» Том разумел боевых офицеров, а заодно и своих приятелей из палаты общин), — нужно время, чтоб привыкнуть к переменам.
Вмешался Фрэнсис Гетлифф. Он начал с извинений в адрес Уиндхема и Леверетт-Смита. Извинения дышали учтивостью, что является высшей степенью презрения, а в случае с Фрэнсисом — еще и нетерпения.
— У нас мало времени, — сказал Фрэнсис. — Вам подолгу службы должно быть известно, с какой скоростью течет время в политике. Так вот, в прикладной науке оно течет в десятки раз быстрее. Будем сидеть и дожидаться, пока все выразят согласие, — пожалуй, и ждать станет нечего. По крайней мере вероятность — десять к одному.
Роджер уставился на Фрэнсиса. Гектор Роуз усмехнулся. Я внес свою лепту:
— Пусть мы вляпались, — (я намеренно употребил местоимение «мы», как бы отождествил себя с политикой Роджера), — у нас все же остается выход. Правда, только один. Мы пытались действовать через каналы «закрытой» политики — коридоры, комитеты. Теперь, если они для нас будут заблокированы, мы хотя бы выйдем из тени. Единственное сравнительно открытое (не более чем на четверть) заявление было сделано в Проповеди Рыботорговцам. Всем нам известно, с какой целью, — проблемы были из разряда технических; по крайней мере мы их таковыми сделали. Факты в большинстве своем засекречены. Короче, подобные решения что в нашей стране, что в остальных цивилизованных странах приходится принимать тайно — и коллективно. И нас к этому вынудили, и причин хватало. Однако может наступить время, когда кое-кому захочется наше решение переиграть. Сейчас переигрывать рано — да и опасно. Но даже опасность как таковая, пожалуй, возымеет интересный эффект.
