После того как он упомянул кумовство, я стал более чутко относиться к тому, что происходит вокруг. Пару раз, выходя на разогрев, я слышал ворчание фанатов, сидевших вдоль зоны для разминки. Со временем ситуация стала хуже. Она планомерно ухудшалась вот уже два сезона, с момента моего дебюта. Когда тренер говорил мне выйти размяться, из-за скамейки меня освистывали. Но это было не самым худшим местом на «Аптон Парке».
Хуже всего была атмосфера на восточной трибуне, когда-то звавшейся курятником. Я не параноик, но дошло до того, что для меня было испытанием даже находиться в запасе. Мои гордость и стремление преуспеть были все еще сильны, но я не мог сказать Харри о том, что чувствовал. Если над тобой издеваются, когда ты играешь на выезде, это понятно и ожидаемо – совсем другое дело. Но не дома. Я ясно видел, что происходит, это было очевидно. Крики вроде «А ну сядь!» и «Беги к папочке!» были обычным делом.
Некоторые случаи были особенно неприятными. Иногда все было так ужасно, что мне хотелось оказаться на трибуне или вообще подальше отсюда. Во время одной из игр со мной на скамейке сидел Ходжи. Харри скомандовал мне переодеваться – и все началось. Недовольный гул и грубые выкрики, то, что я и ожидал. Ходжи схватил меня за руку. «Друг, тебе нужно уходить, и как можно скорее, – сказал он. – Эта хрень тебе не нужна. Ты этого не заслужил, ты выше этого».
Я не произнес ни слова. Он был прав. Я знал, что он прав, но нельзя просто взять и стереть детские воспоминания о клубе и свою любовь к нему. Я по натуре преданный человек и хотел хорошо играть ради «Вест Хэма», ради папы и Харри, профессиональная честность которых теперь подверглась сомнению. Мне не было обидно за себя – мне было обидно за них. Я думал о всех тех годах, которые они отдали служению клубу. Они добивались успехов, будучи игроками, и теперь работали в поте лица, чтобы вновь вернуть клубу эти успехи. Как и я. Мы оказались в этом положении все вместе, и меня обнадеживал факт, что за меня боролись люди, которым я мог доверить свою жизнь. Я всегда был готов ради них на все, и они это знали.
Я понимал, что они находились в неудобном положении, но они оба сильные и даже могут иногда пугать. Харри пугал меня, когда я был ребенком. Но я и восторгался им. Футбол не был частью наших с ним отношений, пока мне не исполнилось четырнадцать. Как и большинство детей, я держал дистанцию, пока взрослые общались о чем-то серьезном. Я, приходясь ему племянником, вижу, что с семьей он такой же, как и с другими людьми. Он прямой человек с достаточно крутым нравом. Хотя я и страстно желал узнать побольше о футболе, я боялся произнести при нем хоть слово, чтобы не опозориться, хотя он и был отличным дядей. Поэтому то, что произошло со мной в более позднем возрасте, стало для меня еще тяжелее.
Я не избавился от этого чувства тревоги, даже когда он стал моим тренером в «Вест Хэме». Глубоко внутри я был все тем же маленьким мальчиком, а он оставался дядей Харри. Иногда у нас с ним случались конфликты, как бывает у всех игроков и тренеров, но в нашем случае все осложнялось родственными отношениями.
Бывало, что мне хотелось получить объяснение, почему я не играю. Вместо того чтобы постучать к нему и задать вопрос прямо, как поступил бы любой другой, я топтался под дверью его кабинета. Мне было страшно, и этот страх идет с самого детства, когда в его обществе я становился заторможенным.
У них с папой бывали разногласия. Иногда я выпадал из состава, и папа приводил Харри доводы в мою пользу. Вполне естественно, что папа вел себя по-отцовски, а Харри – как тренер, стремившийся сохранить свой пост.
Я все понимал. Я чувствовал, что Харри испытывает дискомфорт в определенных ситуациях, связанных со мной. Все еще больше усложнилось, когда на меня ополчились болельщики. Сейчас я куда больше сочувствую его положению в тот момент. Он защищал меня, когда я, как ему казалось, нуждался в этом. Он всегда заступался за меня, когда это было необходимо, как в той истории с Теренсом Брауном. Это естественно для нашей семьи. У нас в Ист-Энде принято приглядывать за близкими, и это здорово. Но когда это отношение смешивается с беспощадным профессиональным футболом, все меняется. Тебе приходится вести себя по-другому. Моей семье бывало трудно, хотя они и старались скрыть это от меня.
Люди видели только то, что мои отец и дядя были во главе клуба, и предполагали худшее. Отсюда их гнев и тревога. Им не нравилось уникальное положение вещей, сложившееся в «Вест Хэме». Я был по другую сторону.
Сейчас, общаясь с Джейми после игр, я понимаю, что он принимает мою точку зрения, а не нейтральную. Это точка зрения Лэмпардов и Реднаппов, наша точка зрения.
Всего этого было не избежать, и мы чувствовали беспокойство и стресс. Теперь я вижу, насколько все было сложно – и сейчас наше общение с Харри совсем другое. Теперь мы говорим друг с другом как равные. Это было бы невозможно без моего ухода из «Вест Хэма», и я чувствую, что заслужил его уважение. Иногда, как после присуждения мне звания лучшего игрока 2005 года, он звонил мне, чтобы сказать, какой я молодец, и благодаря этому я понял, что сложности в наших отношениях наконец-то позади. Это большое облегчение – не только для меня, но и для всех нас.
Харри с тетей Сандрой сидели прямо передо мной на гала-ужине премии, и было видно, что во время моего рассказа о том, как сильно они мне помогли, она очень расчувствовалась.
Сандра очень похожа на маму. Она всегда поддерживала Марка и Джейми, а если я был рядом, она уделяла столько же времени и мне. Она всегда была добра и понимала меня – даже когда я помогал Джейми уничтожить ее любимую клетку на заднем дворе – и теперь я понимаю, что пострадали не только мои отношения с Харри.
Я мог общаться с Сандрой так же, как с мамой, и я очень ее уважаю за то, что она всегда объединяла свою семью в лучшие и худшие времена, которые приносит футбольная жизнь. Мне очень жаль, что мы на какое-то время утратили ту дружность. Я вынужденно отдалился от человека, с которым был так близок в детстве. Сейчас мы успокоились и можем чаще говорить друг с другом. Очень грустно, что нам пришлось пережить те годы, потерянные из-за давления в «Вест Хэме».
Моя история отличалась от историй папы и Харри. В годы, когда я рос и формировался как игрок, было сложно иметь такого известного отца. Папа – большая фигура в истории «Вест Хэма», а я шел по его стопам. Еще у меня были дядя и кузен, с которым меня неизбежно сравнивали. Но Джейми был близок мне по возрасту и служил мне ориентиром и раздражителем. Наличие такого крутого двоюродного брата очень мотивировало меня. Я очень радовался его успехам и страстно желал достичь того же уровня.
У этих отношений, как выяснилось, были и минусы – например, меня считали Джейми Реднаппом для бедных. Даже вначале, когда мне нечасто давался шанс сыграть за первую команду, меня уже сравнивали с кузеном – и сравнение было не в мою пользу. С отцом и Харри меня сравнивали только в вестхэмовский период, а с Джейми куда дольше, ведь он был топ-игроком.
Я хотел достичь его уровня и выиграть чемпионат, и это очень на меня давило. От этого давления я не мог избавиться много лет. Я был далеко не таким уверенным в себе, как Джейми. Окружающим казалось, что Джейми излучал талант, в то время как мне приходилось пахать. И сейчас я часто слышу, что Джейми более способный, а я более старательный. Мне понятна эта мысль, но мне кажется, что от истины она далека. Одаренные люди могут прибить тебя своим талантом, как, например, Роналдиньо, способный заворожить соперника своей игрой.
