Давление всегда помогает мне выступать хорошо, но сейчас мне нужно было показывать максимум – дело шло к продлению контракта. Именно сейчас доказать, что я способен на многое, было важнее, чем когда-либо. Но я не выходил в основе уже 7 игр, а что хуже всего, подвергался нападкам фанатов. Они были и прежде: уже спустя пару игр после моего дебюта против «Ковентри» до меня стали доноситься оскорбления. Они появились очень быстро, и я не мог понять, почему. Нахождение в запасе не помогало, потому что некоторые видели в этом что-то вроде компромисса. То, что я был сыном Фрэнка Лэмпарда, накладывало на меня особые правила. Если кто-то другой оказывался в запасе, то все было просто – он восстанавливался после травмы, набирал форму или просто мог принести пользу, выйдя со скамейки. Что же касается меня, часть болельщиков была уверена, что я недостаточно хорош для основы, а в запас меня берут в качестве своеобразной услуги. Они напоминали мне об этом всякий раз, когда я разминался.
Конечно, все стихло за время моего отсутствия в составе, но в сезоне 1996/1997 после игры с «Арсеналом» я вышел еще дважды, но не сумел произвести особого впечатления. Я старался, как только мог, но уже к Новому году я ждал следующей предсезонки, разрабатывая план, как стать лучше. Я работал упорнее, чем когда-либо прежде, но к первой игре сезона 1997/1998 против «Барнсли» все еще не был готов. Я знал, что окажусь в запасе. Это было как волнующе, так и огорчительно. Я хотел играть в стартовом составе, но мне нужно было ждать благоприятного случая. Я знал, что для того, чтобы получить шанс выйти на поле, мне нужно было упорно работать и проявить себя в роли подмастерья.
Не знаю, есть ли оправдание нарушению режима. Не я первый, не я последний, но для меня это было впервые. Папа часто повторял, что нельзя выпивать вечером в четверг, если у тебя игра в субботу. Конечно, я так и делал. Финни – вратарь молодежной команды и в лучшем случае третий номер – позвонил мне и пригласил на ужин. Был вечер четверга. Мы пошли и пропустили по паре пива. На пятничной тренировке меня снедало чувство вины, еще более усилившееся после того, как я узнал, что точно попаду в запас. Подготовиться к предсезонному матчу и так довольно сложно, физически и морально. Я чувствовал себя нормально, но в голове звучал голос, говоривший мне, что я должен быть подавлен, потому что два дня назад погулял. Голосов было два: мой и отца.
Не важно, что матч был товарищеским. Всю свою жизнь я вкалывал, пытаясь стать настолько хорошим футболистом, насколько это возможно. Не часть жизни, всю жизнь. Делать было нечего. Я разогрелся, когда получил сигнал тренера, и размышлял, получу ли шанс сыграть.
Дела на поле шли неплохо. Счет был 1:1, и я не был уверен, что меня выпустят, но это, конечно, случилось.
К этому моменту я смог убедить себя, что все будет нормально. Я возвращался мыслями к вечеру четверга, но изменить ничего уже не мог, оставалось лишь играть.
И я сыграл. Выиграл несколько единоборств, а когда получил возможность ударить, ударил что есть сил и увидел, что мяч прилетел в сетку. Я забил, но не знал, что делать дальше. Беспокойство о том, что уже произошло, отняло слишком много времени, чтобы подумать о том, что может произойти во время матча. Я развернулся и заметил Рио. Он был далеко, в своей обычной среде обитания. В центральном круге – мы ведь атаковали. Самое естественное, что я мог придумать – это побежать к нему. Мы ведь друзья, и я хотел разделить с ним этот момент. Но то, что произошло дальше, было абсолютно незапланированно и неожиданно.
Рио ждал меня – хотя я не ожидал, что он оставит зону комфорта – и мы просто начали танцевать. Совершенно спонтанно. Потом я узнал, что люди решили, что мы готовились. Но это было не так. Тем летом мы отдыхали на Кипре, и Рио все время танцевал свой безумный танец, в котором поднимал ногу, как какой-то слабоумный фламинго. Я встал перед ним и повторил это движение. Кстати, он и сейчас иногда так танцует. Даже если бы он закружил меня в вальсе, мне было бы наплевать – я только что впервые забил за клуб.
Потом мы успокоились, и пока мяч возвращался в центр поля, я взглянул на скамейку и увидел улыбку на папином лице. Мне показалось, что в ней было больше гордости, чем веселья от моего празднования, но, пожалуй, они оба там присутствовали. Этот мой взлет, к сожалению, сменился предсказуемым падением.
Следующие несколько игр я смотрел со скамейки запасных и не выходил на поле, пока один из игроков полузащиты не получил травму, что означало, что у меня будет шанс сыграть несколько раз. Я был еще совсем мальчишкой и пытался активно участвовать в происходящем. Бывали случаи, когда меня просто оттирали от мяча, но я старался, как мог.
Харри продолжал ставить меня в основу, и вскоре я начал забивать. Против «Уолсолла» в Кубке лиги я сделал хет-трик – прекрасное достижение для первого полного сезона. В свои 19 лет я был без ума от счастья.
К концу сезона на моем счету было 10 голов, и я стал твердым игроком стартового состава. Если честно, я думал, что добился своего. Но я ошибался.
Папа устроил встречу с президентом клуба Теренсом Брауном и Харри, чтобы обсудить новый контракт. Президент имел привычку читать фанатские журналы и прислушиваться к мнению наиболее радикально настроенных болельщиков – некоторые из которых относились ко мне не лучшим образом. Я был в курсе их взглядов, но старался не обращать на это внимания, засучить рукава и просто играть. В фанатской среде ходила теория заговора – якобы тренер выпускал меня на поле на последних минутах, чтобы я, его племянник, получал бонус за выступления. Часть болельщиков, прочитавших эти вещи, поверила им и решила, что причина плохих результатов найдена. Началось с того, что несколько местных сочли, что мне все достается слишком легко. Эти взгляды распространяются, как рак – к движению быстро присоединялись новые болельщики. Но если честно, я никогда не мог помыслить, что среди них может оказаться президент клуба.
И вновь я ошибся. Браун упомянул эту ерунду, заявив, что руководство обвиняют в кумовстве. Он попросил Харри объясниться.
– Что за черт? Ты что хочешь сказать? – гневно ответил Харри. – Что я выпускаю игрока, чтобы он получил 500 фунтов? Фрэнк отличный игрок, и мы должны подписать с ним долгосрочный контракт.
Когда мне об этом рассказали, я был разозлен и немного шокирован. Я надрывался ради клуба и делал все возможное, чтобы быть для «Вест Хэма» хорошим игроком. Я был молотобойцем до мозга костей. Я ходил на стадион и поддерживал команду еще ребенком. По этой причине я и подписал с клубом контракт.
Именно тогда у меня впервые появилось подозрение относительно тех, кто управляет клубом, и с тех пор я никогда им не доверял. Я начал подвергать сомнению то, как они видят Харри и папу. Прежде мне казалось, что Браун – неплохой мужик, но не футбольный. Мы звали его мистером Трупаком – в честь популярного тогда персонажа шоу Гарри Энфилда. Браун носил такой же костюм в полоску и хранил столь же серьезное выражение лица.
Я надрывался ради клуба и делал все возможное, чтобы быть для «Вест Хэма» хорошим игроком. Я был молотобойцем до мозга костей.
