– Я бросаю школу, – сказал он. – Еду в Калифорнию. Поехали со мной.
Она обожала Джейми с седьмого класса, когда он похвалил ее сонет на уроке английского. Теперь, почти в восемнадцать, он обзавелся длинными волосами, клочковатой бороденкой, неприязнью к властям и фургоном “фольксваген”, в котором, сказал он, можно жить.
– Это как поход, – прибавил он, – только едешь куда хочешь.
И ей так хотелось поехать с ним куда глаза глядят, поцеловать эту кривую застенчивую улыбку. Но на что они будут покупать еду, где стирать одежду, где мыться? Что скажут родители? И соседи, и учителя, и подруги? Она чмокнула Джейми в щеку и заплакала, когда он наконец скрылся из виду.
Спустя месяцы, уже в Денисоне, она сидела с однокурсниками и по зернистому телику в общей гостиной смотрела призывную лотерею в прямом эфире. День рождения Джейми – 7 марта – выпал вторым. Значит, его призовут почти сразу, подумала она; интересно, куда он уехал, знает ли, что его ждет, сам явится на призывной пункт или даст деру. Сидевший рядом Билли Ричардсон стиснул ее руку. Его день рождения выпал одним из последних, но он еще не закончил колледж, у него отсрочка. Он спасся. К выпуску война закончится, они поженятся, купят дом, остепенятся. Я ни о чем не жалею, говорила себе миссис Ричардсон. Еще чего не хватало – я что, псих? Ее давние чувства к Джейми – лишь крошечное пламя мимолетного пыла.
За свою жизнь она выучила, что страсть, как и огонь, – штука опасная. Оглянуться не успеешь – а она уже вышла из-под контроля. Взбирается по стенам, перепрыгивает траншеи. Искры скачут, точно блохи, и разлетаются так же стремительно; ветерок разбрасывает угли на много миль окрест. Лучше приглядывать за этой искрой, бережно передавать ее из поколения в поколение, как Олимпийский огонь. Или, скажем, заботливо за ней ухаживать, как за Вечным огнем, памятью о свете и добре, которая никогда ничего не сожжет – ибо не способна. Под скрупулезным контролем. Прирученная. Довольная жизнью в клетке. Главное, рассуждала миссис Ричардсон, – избегать пожара.
Эта философия пронесла ее по жизни и, считала миссис Ричардсон, отлично ей послужила. Конечно, тут и там приходилось кое-чем поступаться. Но у нее прекрасный дом, надежная работа, любящий муж, выводок здоровых счастливых детей; сделка того стоила, да? Правила существуют не просто так: если им следовать, добьешься успеха; если нет – можно сжечь мир дотла.
И однако на свете есть Мия, и она причиняет Линде такие муки; можно подумать, Линде мало досталось, можно подумать, Мия – образцовая мать. Таскает ребенка-безотцовщину с места на место, перебивается черной работой, оправдывается, твердя себе – и всем, – что создает Искусство. Грязными руками лезет в чужие дела. Баламутит. Бездумно разбрасывает искры. Миссис Ричардсон кипела, и в душе ее горячая крапинка ярости, плотно заваленная мешками с песком, вспыхнула ясным пламенем. Мия поступает как хочет, думала миссис Ричардсон, – и что? У старейшей подруги миссис Ричардсон будет разбито сердце. Все погрязнут в хаосе. Нельзя брать и делать что хочешь, думала она. Почему Мие можно, когда всем остальным нельзя?
Лишь верность чете Маккалла, будет уверять себя миссис Ричардсон, желание добиться справедливости для старой подруги побудили ее все-таки перейти границы: едва удастся вырваться, она смотается в Пенсильванию, навестит родителей Мии. Выяснит раз и навсегда, кто эта женщина.
12
В те дни Пёрл казалось, будто весь мир пропитан сексом; всё истекало сексом, как грязным медом. Даже в новостях сплошной секс. В “Тудей шоу” ведущий обсуждал слухи о президенте и пятнах на синем платье; ходили истории еще похабнее, про сигару и куда ее совали. Школы по всей стране отряжали соцработников “помочь молодежи справиться с услышанным”, но в коридорах средней школы Шейкер-Хайтс царила не трагедия, а веселье. Какая разница между Биллом Клинтоном и молотком? Молоток трахнет по пальцу, а… Временами Пёрл казалось, что вся страна разыгрывает эпизод Джерри Спрингера. Что будет, если скрестить Теда Казински
[43] с Моникой Левински? Взрыв в пещеристом теле!
В перерывах между математикой, биологией и английским школьники восторженно обменивались анекдотами, как бейсбольными карточками, и с каждым днем анекдоты становились откровеннее. Какие сигары в Овальном кабинете? Ребристые и со смазкой. Или: Мистер Клинтон, каким образом ваш орган оказался во рту мисс Левински? Методом научного тыка. Пёрл краснела и делала вид, будто все это уже слышала. Все так беспардонно произносили слова, которые она не смела даже прошептать. Все чутко улавливали намеки. Подозрения Пёрл подтверждались: видимо, все знают о сексе больше, чем кажется, – все, кроме нее.
В таком вот настроении Пёрл в середине февраля одиноко шагала к дому Ричардсонов. Иззи на Уинслоу – разглядывает контрольки, подравнивает отпечатки, упивается вниманием Мии, дарит Пёрл свободу. Сплин провалил тест по “Джейн Эйр” и остался после уроков переписывать. Мистер и миссис Ричардсон на работе. А Лекси, конечно, занята. Пёрл проходила мимо ее шкафчика, Лекси сказала: “Пока, мы с Брайаном… потусим”, и в воображении Пёрл все туманное нечто, клубившееся в воздухе, ринулось заполнять эту паузу. Пёрл еще размышляла об этом, когда добралась до Ричардсонов и обнаружила, что дома один Трип – растянулся на диване в солярии, длинный и тощий, на подушке раскрыт учебник математики. Кеды Трип сбросил, но остался в белых носках, и почему-то Пёрл это умилило.
Месяц назад она бы срочно ретировалась, не стала бы навязываться, но, конечно, любая другая девчонка велела бы Трипу подвинуться и плюхнулась рядом на диван. И поэтому Пёрл осталась, шатко балансируя на грани решения. В доме они были одни; возможно что угодно, подумала она, и эта мысль опьяняла.
– Эй, – сказала Пёрл.
Трип поднял взгляд и ухмыльнулся.
– Эй, ботаник, – сказал он. – Иди сюда, помоги человеку.
Он сел и сдвинулся, освободил место, подтолкнул к ней тетрадь. Пёрл прочла задачу, остро чувствуя, что их с Трипом коленки соприкасаются.
– Так, тут все просто, – сказала она. – Чтобы найти “икс”…
Она склонилась над тетрадью и начала исправлять, а Трип смотрел. Пёрл всегда казалась ему крохотной мышкой, симпатичной даже, однако не из тех, о ком он помногу думал, – ну, за пределами океана подростковых гормонов, в котором достойно взгляда любое существо женского пола. Но сегодня Пёрл была какая-то не такая – держалась иначе. Глаза живо блестят – они всегда так блестели? Пёрл отбросила прядь с лица, и Трип прикинул, каково коснуться этой пряди – нежно, точно птицу погладить. Тремя быстрыми штрихами Пёрл набросала задачу – поперек, вниз, затем синусоида, – и Трип вдруг подумал о губах, и о бедрах, и о других изгибах.
