Она, едва увидела траурного Диму, ахнула:
– Но мы совсем не подходим друг другу!
– Так сегодня и надо, – отрезал Жека.
По-хозяйски вынул из Диминого шкафа пару черных туфель. Из Надиного – красные «лодочки». Кинул в пакет. Распорядился:
– Пока что ныряйте в сапоги – и вперед. Опаздываем.
Пешком идти не заставил – лихо подвез до павильона на «уазике».
В гримерке Полуянов мигом узрел: все одеты, кто как, только Анатолий, словно его близнец, в костюме.
Шепнул конкуренту:
– Тебя тоже нарядили?
– Ага. А из девчонок наших кукол Барби сделали!
Действительно, Алла и Надя в одежках цвета беби долл явно выделялись среди прочих героев. Может, их и будут разоблачать? А в показательно розовое обрядили, допустим, потому, что у девочек друг к дружке интерес? Амурный?
Журналист представил, как обнаженная наглая Алла ласкает дико смущенную Митрофанову, и не удержался, хмыкнул. Что за глупости в голову лезут!
Чего он, в конце концов, трясется? Надюха в свое время тоже цыганочку с выходом явила
[1]. Может, у нее и другие грешки имеются? И на лобное место потянут именно образцово-показательную библиотекаршу? Сейчас был готов что угодно простить. Лишь бы его собственное грязное белье не ворошили.
– Дим, Дим, смотри! – толкнула в бок Надюшка.
Журналист обернулся.
В гримерную вступили Николай с Василисой. Они снова шли рядом. Мужчина глядел сурово, однако цепких лапок девушки со своего предплечья не стряхивал.
Бесцеремонная кандидатка наук кинулась к паре:
– А я думала, вы уже домой уехали!
– Обломайся! – грубо рявкнула Василиса. – Мы пятые. По рейтингу – выше вас.
Митрофанова покачала головой, шепнула Диме:
– Удивительный в России народ!
Шеф-редактор влетела в гримерку, надавала уже привычных советов: не сутулиться, не жевать, не болтать. Предупредила:
– Сегодня две программы снимаем. Так что после первого мотора никуда не уходим и не расслабляемся.
Героев переобули, причесали, наложили тон, повели в студию.
Ведущая сегодня снова сменила стиль. Полная противоположность вчерашнему мужскому костюму и зализанной голове. Волосы завиты старомодными локонами, туфли-лодочки с массивным каблуком. Скучное, в клеточку, до колен, платье. Дима смутно помнил: у его мамы подобное было.
– Какое-то ретро затевают, – шепнула Надя.
Но обсудить не успели.
Свет, мотор, камера.
Вступительных речей не последовало.
На сцену сразу вызвали Полуянова.
Когда поднимался, успел увидеть тревогу на лице Митрофановой. И явное облегчение на лицах остальных.
Внебрачный ребенок? Судебный иск? Очередной сумасшедший, обиженный на правду в его статье?
[2] Пьяная и влюбленная Галинка в студии?
Ведущая пригласила сесть на диванчик. Интимно пристроилась совсем рядом. И панибратски спросила абсолютно неожиданное:
– Дима, ты часто вспоминаешь маму?
Полуянов – хотя вопрос шокировал – отозвался почти мгновенно:
– Нет.
Врать бессмысленно – камера все равно выдаст.
– Почему? – потребовала девушка, одетая в платье его матери.
– Тяжело вспоминать. Она погибла совсем молодой.
Надя – Дима мельком взглянул на подругу, сидевшую в первом ряду, – тоже свесила голову, понурилась.
Неужели телевизионщики решили ворошить давнюю грустную историю?
[3]
А ведущая (по душе ей пришлась вчерашняя роль психоаналитика) продолжала терзать Дмитрия:
– Ты любил маму?
– Конечно.
– Как назывались ее духи?
– Э-э…
– «Красная Москва»! – выкрикнула с первого ряда Надя.
– Какая у твоей мамы была любимая книга? – тянула жилы псевдопсихоаналитик.
– Я ее всегда видел со «Справочником участкового врача», – грустно улыбнулся Дима.
– На самом деле Евгения Станиславовна очень любила Тургенева. «Асю» перечитывала раз двадцать, – просветила ведущая. – Где она работала?
– В районной поликлинике.
– Всегда?
– Сколько я себя помню.
– У вас были друг от друга секреты?
– Ну… сигареты я от нее прятал.
– А она что-нибудь скрывала?
– Возможно. Я лет в десять жестко сказал: никакого нового папу в дом не пущу. Поэтому она никогда не рассказывала мне о своей личной жизни. Если сейчас речь пойдет о ее любовнике, я просто встану и уйду.
– Ты к нам несправедлив, – тонко улыбнулась телекрасавица. – Мы никогда не станем ворошить интимные дела тех, кого уже нет на земле. Скажи, мама рассказывала тебе о своей профессии?
Полуянов про себя недоумевал все больше. Но, памятуя указание редактора ни в коем случае не молчать, старался давать ответы как можно быстрее.
– Когда я не мог заснуть, она перечисляла мне названия костей по латыни. Отличное снотворное.
– А еще?
– Байки иногда травила. Однажды у них покойник в мертвецкой ожил. Еще какая-то девушка во время клинической смерти удивительные вещи видела, потом рассказывала. Но вообще я не слишком интересовался.
– А что ты знаешь про стажировку мамы в инфекционной больнице?
– Где? – опешил Дима.
– Дайте мне микрофон! – потребовала верная Митрофанова. И затараторила: – Тетя Женя там всего два месяца провела, еще когда в институте училась. Неудивительно, что Дима не в курсе.
– А почему она оттуда ушла?
– Потому что ей хватило ума понять: у врача-клинициста на семью времени нет. А Евгении Станиславовне хотелось еще быть и хозяйкой, и мамой.
«Надька, блин, всезнайка!»
Сам Полуянов не ведал об этом факте маминой биографии. Или безнадежно запамятовал.
– Значит, для тебя новость, что она там работала? – укорила ведущая.
– Я обязан вызубрить ее биографию в мельчайших деталях?
– Любящий сын обычно знает о маме гораздо больше, – ядовито прокомментировала девица.
