А однажды случился у них почти интим.
В тот день прямо из номера слетел выпестованный Полуяновым материал о дачах, «Мерседесах» и зарубежной недвижимости скромного помощника мэра. Коллеги – нос у всех по ветру – после планерки быстренько рассосались. Дима в полном одиночестве прошел к себе в кабинет. В ярости смахнул со стола папку с распечатками, вырезками, детализацией телефонных звонков – плод месячной работы. О чем теперь писать в проклятой газете? Бесконечно прославлять очередные километры плитки и велосипедные дорожки на загазованном бульварном кольце?
Дверь скрипнула.
Галинка. Лицо смущенное. В руках – дешевенький коньячок. Пролепетала:
– Будешь? То есть… будете?
Дима благодарно улыбнулся:
– Наливай.
Шлепнул на стол свою чайную кружку. Пробормотал:
– Сейчас и тебе найдем емкость.
– Не надо. – Девушка покраснела.
Но Полуянов быстро разыскал в ящике стола мятый пластиковый стаканчик.
Разлил.
Хватанули – он залпом, она – скромный глоток.
Но захмелела куда сильнее. Щеки алеют, голосок яростный:
– Знаешь, то есть знаете, Дима! Не расстраивайтесь! Ваш редактор – он трус просто! Или ему денег дали! Я бы вот на вашем месте статью за границу продала.
Полуянов не стал объяснять наивной девушке, что никого за границей не интересуют российские мошенники. Только печально улыбался и постоянно подливал. А когда бутылка наполовину опустела, абсолютно естественно получилось: уронил голову на ее покатое плечо, легко, как теленок ищет мамкин сосок, впился в пухлые губы.
Про то, что дома ждет Надька, даже не вспомнил.
Уборщица мигом сбросила маску утешающей мамочки – ответила на поцелуй с животной, яростной страстью. Инстинкт требовал швырять податливое тело на стол, рвать пуговицы ее рабочего халатика. Но Дима остатками разума и диким усилием воли отогнал искус. Освободился из жадных объятий. Пробормотал:
– Извини.
Ждал обид или бабских глупостей: «Тебе, наверно, противно – с уборщицей!»
Но Галинка лишь поднесла к губам его руку. Нежно погладила. Благодарно чмокнула в ладонь.
– Ты чего? – смутился Дима.
Она улыбнулась лучисто:
– Да просто так. Буду умирать – и вспомню. Что с самим Полуяновым целовалась.
– Глупость какая! – пьяно рассердился журналист.
И заворчал:
– И вообще, почему один коньяк принесла? Закуски, что ли, найти не могла?
– Сейчас. Да. Конечно.
Покраснела. Побледнела. Вскочила. Притащила твердые, как камень, «Коровки». Отсыревшие галеты. Зачем-то еще воблу.
– Под коньяк – самое то, – хмыкнул Полуянов.
Но рыбу очистил. Закусили. Он стремительно и мрачно трезвел.
Под помощника мэра Дима копал почти месяц и убедительно доказал: мелкая сошка воровала с размахом. Уводила государственные деньги нагло. Почти в открытую. Главнюга даже не пытался оспаривать Димину правоту. С напускной печалью вздохнул: «Ты отлично поработал. Но, к сожалению, нам нельзя ссориться с мэрией».
Все больше и больше тех, с кем нельзя ссориться. Только и остается – плюнуть на журналистику и, как Виктору Цою, пойти работать в котельную.
Саркастически подумал: «Надька будет в восторге».
И произнес виновато:
– Галюша. Я домой пойду.
Взглянула с грустью, но без тени обиды. Засуетилась:
– Сейчас. Подожди. На, держи, – вытащила из кармашка завернутые в салфетку кофейные зерна.
Ловко, будто заправская гардеробщица, подала Диме куртку. Заверила:
– Ты не волнуйся, я здесь все приберу.
Закрывал дверь кабинета – не оглянулся.
А когда на следующий день Галинка не вышла на работу – даже не заметил. Только через неделю ощутил: чего-то не хватает, спросил у секретарши главного Марины Максовны:
– А куда это Галочка наша подевалась?
Та удивилась:
– Не знаешь, что ли? Уволили ее.
– За что?
– В запой ушла.
– Как вы сказали?
– Ну, она кодировалась когда-то, – вздохнула секретарша. – И держалась. Уже много лет. А тут вдруг сорвалась. Запила. На работу не вышла. Когда главный наш вразумить ее решил – нахамила.
Дима последний раз краснел, будучи в девятом классе пойманным мамой с сигаретой. Но сейчас чувствовал, как по лицу разливается предательский багрянец. Пробормотал:
– А где она теперь?
– Не знаю, – ответила Марина Максовна. – В общежитии, наверно. Если еще не выгнали. Дать тебе адрес?
«Вот я козел! – покаянно подумал Полуянов. – Точно: Галка ведь никогда не пила. Только других угощала. Как я не замечал?! Все закодированные так делают. А я сам ей налил – и отказаться она не смогла…»
Что теперь было делать? Извиняться? Смешно и мало. Нужно найти ей нарколога, клинику, а потом новую работу.
Дима отправился в общежитие в тот же вечер. Но Галинка оттуда уже съехала. Куда – никто не ведал. А прилагать усилия, чтобы ее найти, Полуянов не стал.
И вычеркнул – не без облегчения – из жизни тяжелый эпизод.
* * *
Одеваться самим сегодня не позволили.
С утра явился Жека, и это уж точно означало Голгофу. Дима попытался найти в лице костюмера хотя бы какой намек. Искру сочувствия. Или злорадства. Но тот, как всегда говорливый и торопливый, с порога отмел все вопросы:
– Полуянов, не трать время. Ничего не скажу. Мое дело – тебе костюм подобрать.
По-хозяйски распахнул шкаф, ткнул в черный пиджак и брюки:
– Этот надевай.
– Может, еще и галстук черный? – поморщился журналист.
– Галстук можешь любой, – милостиво позволил Жека. – Но рубашку обязательно белую.
Не удержался. Ухмыльнулся. Добавил:
– Мероприятие сегодня торжественное.
Оперся о косяк, сказал:
– Переодевайся, я посмотрю.
Обволок Полуянова томным взглядом.
Но Дима без церемоний вытолкнул голубенького прочь.
Черные костюмы он ненавидел. С того дня, когда ему пришлось – совсем молодым – хоронить маму.
Вспомнил – и сразу перед глазами ее лицо. Милое и вечно усталое – работала на две ставки, чтоб выучить-прокормить его, обалдуя.
С отвращением застегнул идеально отглаженную рубашку. Галстук выбрал серо-стальной – как осеннее небо.
Надю Жека сделал – явно в пику его наряду – веселенькой, все оттенки розового.
