– Пушкин – твое все, – передразнил Анатолий. – А Полуянов, нюхом чую, где-то нашкодил.
– Очень может быть! – снова встряла кандидатка наук. – Я вчера мимо штабной избы проходила, слышала. Анастасия рассказывала про уборщицу из «Молодежных вестей». Ты ведь, Дима, в этой газете работаешь?
– Полуянов! – Митрофанова шутливо взяла любимого за грудки. – Я всегда считала, ты по молодым практиканткам специалист. Но уборщица?..
– Чушь. Нет у меня никакой уборщицы, – поморщился журналист.
И долил рябиновку по стаканчикам.
Надя взглянула встревоженно: пил сегодня Дима явно больше всех.
Но каяться ни в чем не стал.
* * *
Гуляли накануне не до смерти, но Полуянов все равно проснулся с больной головой.
– Димочка, я тебе блинчиков напекла! – крикнула Надя с кухни.
Еще вчера он хвастался перед операторами, сидевшими на «кинокорме», своей хозяюшкой. Но сегодня хмуро буркнул:
– Достали меня твои блинчики.
– Что? – не расслышала Митрофанова.
– Сейчас иду! – покорно произнес в полный голос.
Коротко взглянул в зеркало. Лицо бледное. За окном – первый иней серебрит жухлую траву. Небо серое, под стать настроению.
Надюха (Дима давно понял, что в нее встроен радар, нацеленный исключительно на него) мигом налетела:
– Ты не заболел?
И рвется – нашлась мамочка! – лоб пощупать.
Увернулся. Молча сел. Митрофанова ловкой официанткой метнула на стол блюдо блинчиков, чашку кофе, варенье, сгущенку. Лишь потом поинтересовалась:
– Чего такой суровый?
Сказал честно:
– Злюсь, что повелся на это шоу.
– А я рада.
– Чему?
– У меня теперь в фейсбуке максимальное количество френдов! Пять тысяч. А было меньше ста. Только прикинь!
– Вот именно, что френдов. Посторонних людей, а не друзей.
– Зато некоторые даже замуж зовут, – улыбнулась Надюха.
– Из мест, не столь отдаленных?
– А для нормальных мужчин я что, не гожусь? – подбоченилась Митрофанова.
Он покосился на ее тренировочные штаны и бесформенный свитер. Но поминать, как когда-то подруга сервировала ему завтрак в одном лишь передничке, не стал: в доме холодрыга, печка за ночь почти остыла. Щели в оконных рамах Надька заклеила, однако вставать в три утра и подбрасывать дрова он ей запретил. Сам очаг тоже не берег – даже если просыпался, ленился отлепляться от теплого подругиного бочка и куда-то брести.
Нет, ссориться сейчас нельзя никак. Дима поспешно буркнул:
– Ты великолепна.
– Спасибо, – царственно улыбнулась Надя. И задумчиво спросила: – Как ты думаешь, Коля Василису простит?
– Никогда в жизни.
– А ты бы меня простил?
– Смеешься? У всех на глазах, перед камерами, придушил бы за такое.
– Не волнуйся, – заверила она. – У меня шкаф пуст. Трупов нет.
Во завернула!
Полуянов (на то и мужчина, самец) на сторону в отличие от своей преданной подруги поглядывал. Но когда соглашался участвовать в проекте, думал – ему тоже бояться нечего. Сюрпризы – буде они появятся – ожидал мелкие. Из тех, что любой может откопать в Интернете. Фотографию в обнимочку на корпоративе или любовное письмецо (читательницы иногда его баловали). Подумать не мог, что шоумены начнут копать, как сумасшедшие диггеры. Похоже, и полицейским приплачивают, и частным детективам. Бывшего работодателя Василисы нашли! С врачом из каких-то Пачулок прямое включение провели!
Надя подошла сзади. Обняла. Мимоходом все-таки пощупала лоб. Жарко шепнула в ухо:
– Димыч! Ты ждешь разоблачений? Да успокойся! Я тебе что угодно прощу. Даже внебрачного ребенка.
– Так я тебе и поверил.
– Почему нет? Мы его себе возьмем. Я уже давно созрела для малыша. Хоть и до приемного.
Уселась рядышком, взяла блинчик, откусила крошечный кусочек – опять, видно, худеет.
Вздохнула:
– Глянец учит: надо вашего брата на поводке держать. Чтоб ревновали, боялись потерять. Но я не могу. Я просто тебя люблю.
«М-да. Поддержала. – На душе стало еще более тошно. – Добро пожаловать на шоу: жертвенная овца и мужик-негодяй».
Если на всю страну прозвучит правда об уборщице из «Молодежных вестей», выглядеть он будет не слишком красиво.
* * *
Галинка – пожалуй, единственная из всей редакции – боготворила Москву. Когда аборигены жаловались на пробки, грязь, климат, возмущалась: «Ничего вы не понимаете! Такой красоты, как на прудах Чистых, нигде в мире нет. А с Воробьевых гор вид – прямо сердце в желудок падает».
Нигде в мире Галинка, впрочем, не бывала. Явилась в столицу из маленького городка за Уралом. Всем, кто не ленился послушать, живописала их фамильный барак с туалетом по коридору. Улицы – по колено в грязи. Стекловатный завод, где пару лет потрудишься – потом на всю жизнь кашель с кровью. Ничего, впрочем, нового для журналиста, который хотя бы минимально поколесил по стране.
Галя страшно гордилась, что смогла сбежать из жалкой клоаки и теперь трудилась аж в самих «Молодежных вестях». Уборщицей – кем, собственно, и была – никогда себя не называла. С гордостью сообщала, что она сотрудница службы клининга. Свои непосредственные обязанности – мытье мест общего пользования и коридоров – исполняла с грустным лицом. Зато расцветала прекрасным цветком, если могла кого-то порадовать. В подсобке всегда держала стратегический запас кофе с чаем. Кому лень самому в магазин – ретиво бросалась сходить и сдачу приносила до копеечки. С днями рождения поздравляла, каждому со своей смешной зарплаты выкраивала грошовый брелочек из ларька, а для любимчиков могла и рукодельное печенье принести. И пусть мозгов хватило только девять классов окончить, главную журналистскую заповедь – что нужно уметь слушать – Галинка усвоила быстро и накрепко. Редакционные снобы поначалу стеснялись плакать в жилетку какой-то уборщице. Но кому материал на летучке разнесут. У кого муж запьет, жена изменит, сын-подросток с катушек сорвется. Коллеги что? Снисходительно скажут: «Забей!» – и забудут. Зато Галинка всегда внимательно выслушает, покивает, утешит.
Полуянов считал себя выше того, чтобы причитать на плече у уборщицы. Но услужливой Галочке симпатизировал. Удивлялся – как у нее получается? В чужом городе, в общаге, без мужика, руки в цыпках, но никогда не скулит, не тычет сурово под ноги грязной тряпкой. Спросишь: «Как дела?» – всегда улыбнется задорно: «Лучше всех». Хотя туфельки в прорехах и под глазами круги – в общаге разве выспаться дадут?
Надька – та своей полноты стыдится, вечно худеет, а Галинка грудь немаленького размера носит с гордостью, верхняя пуговка аппетитно расстегнута, и брючки в обтяжку надевать не стесняется – пышные формы напоказ. Практикантов, кто пытался распускать руки, легко и весело отшивала, безобидным мастодонтам позволяла подержаться. У Димы, конечно, и в мыслях не было вожделеть сотрудницу клининга. Но поглядывал с удовольствием.
