Виктор Сергеевич, слыша это, взорвался:
– Кому отомстим, Серый? До тебя еще не дошло? Они найдут нас и посадят на тысячу лет. Они – государство, машина, у них ресурс: перемелят и не подавятся. А не они, так урки поганые первее найдут. Этим двойное счастье: свое заберут и еще на пряники получат – за то, что положили нас, опасных преступников. И лежать нам всем голыми костями в лесу.
– Пусть сначала отыщут киношников, – сказал Ганин. – Может, те живы. Свернули с дороги, заблудились – бывает же так? А за живых спросу нет.
– Если ты не помнишь, так напомню я: расставались мы в населенном пункте Вяземское, у них автобус отходил через час. Где они могли заблудиться? На деревенском автовокзале, что ли?
– Загуляли, баб шальных нашли, – продолжал цепляться за остатки надежды Ганин.
Солодовников-младший поддакнул ему:
– Точно! Мы вон со Степой как из армии вернулись – неделями могли барагозить. Да, Степ? Пока мамка с кнутом не придет, сам домой не вернешься. Так и эти – из лесу первый раз пришли: навидались всякого, возомнили о себе, что опытные, и теперь хотят это дело отметить.
Тут дверь распахнулась, и шарахнул среди звездного неба гром – как в кино. На пороге встала бабка Агафья. Ростом она вымахала, как показалось всем, под два метра. Волосы выбились из-под платка. Глаза полыхают огнем.
– Убийца! – шагнула она к Ганину, сжав костистые кулаки. – Убийца!
На следующем шаге старуха запнулась, будто наткнулась на невидимую преграду, заметалась, водя безумными глазами туда-сюда и от бессилия, рвущего ее изнутри, плюнула. Желтый ее старческий плевок летел вечность. Все завороженно следили за ним. В полете он деформировался, приобретал причудливые очертания, переливался в отсветах лампы и в конце концов приземлился Ганину на лицо.
Дверь многострадальная хлопнула. Бабка Агафья ушла.
– Я полагаю, – сказал Ганин, отирая лицо, – вот нам и ответ.
Не сговариваясь, они гурьбой вывалились вслед за Агафьей, нагнали ее – сухонькую, весь ее двухметровый рост ушел с плевком – отпихнули и ворвались в ее избу. Там все стало ясно. На столе, покрытом нарядной рыжей клеенкой, вещал радиоприемник.
«Мы еще раз передаем наше сообщение. Если вам что-нибудь известно о ком-нибудь из следующих людей, немедленно обратитесь в полицию. Эти люди могут быть опасны. Ганин Андрей Андреевич, 1979 года рождения. Солодовников Степан Владимирович, 1988 года рождения, Солодовников Сергей Владимирович, 1990 года рождения… – приемник перечислил их всех, указал приметы и привычки, а затем тревожным голосом диктора проговорил: – Тела четырех членов съемочной группы областного телевидения со следами ножевых ранений были обнаружены поисково-спасательной группой в районе деревни Щербинки. Следователи, прибывшие на место, полагают, что к убийству может быть причастна группа черных копателей, деятельность которой освещали члены съемочной группы. Если вам что-нибудь известно о ком-нибудь из следующих людей, немедленно обратитесь в полицию. Ганин Андрей Андреевич, 1979 года рождения, Солодовников Степан Владимирович…»
Вошла Агафья, оглядела их всех – застывших, ошеломленных.
– Ироды, – сказала она.
И топнула, и растерла землю ногой:
– Вот вам мое проклятье!
Капкан
Ветер тянул с северо-запада, и вместе с ним шел запах пожарищ. Беспокойно кричали птицы: их тени метались в ночном небе, как пьяные строки в дневнике старшеклассницы. Сквозь лес ломились звери – какие, впотьмах было не разобрать: сгустки живой материи ломали сучья, хрипели, фыркали. Безразличные к людям, они были заняты своим собственным спасением.
– К нам идет, – сказал Виктор Сергеевич про пожар. – Надо поворачивать, идти вслед за животными.
Где-то вдалеке завыл, собирая своих, волк.
Все это еще казалось какой-то игрой – причудливой и невсамделишной. «Неужели они и правда нас ищут? – думал запыхавшийся с непривычки Ганин, таща рюкзак и меч. Рядом звенел мешком с золотыми монетами Серега. – Неужели весь мир ищет нас?»
Они пыхтели, лес не хотел их пропускать: ставил препоны, норовил выколоть веткой глаз. По старой памяти вновь надели солнцезащитные очки. Своими телами резали темноту словно джедайским мечом, выхватывая то горящие два глаза неведомого животного, то болотце, в котором чуть не застряли, то натуральные лианы, свисавшие с деревьев, как в джунглях (при ближайшем рассмотрении это оказалась засохшая плакучая ива).
Они продирались сквозь лес, изошли семью потами, и наконец Ганин спросил:
– Куда мы идем?
И тогда Виктор Сергеевич, остановившись, был вынужден признать:
– Не знаю, Андрюха. Спасаемся, уходим подальше от людей. Там переведем дух и что-нибудь решим.
Незаметно для всех – то ли галлюцинации Ганина были тому виной, то ли потому, что он с братьями в итоге оказался не прав, не пожелав расстаться с сокровищами, – Виктор Сергеевич взял на себя роль лидера.
Он говорил, что будет плохо, и вот это плохо настало – его прогноз единственный был верным. Он говорил им это много раз, на что они – хи-хи, ха-ха, отцепились бы вы, Виктор Сергеевич – окрестили его, да чего уж там, старым ссыкуном. И вот старый ссыкун, оказывается, как в воду глядел, а они, лбы дуболомные, прельстились побрякушками, исполнили вокруг них петушиные танцы и бегут теперь неведомо куда, только еще портки не летят с них от скорости.
Авторитет его поднял и тот факт, что Виктор Сергеевич не ушел, хотя имел такую возможность. Вместо того чтобы бежать от эпицентра событий, он вернулся, пошел предупреждать остальных. Это был достойный поступок. Каждый в их ватаге во время этого суматошного лесного перехода задавался вопросом: «Поступил бы он так же? Смог бы?» И каждый боялся признаться самому себе, что не знает, что с большой долей вероятности он бы плюнул на спасение подельников и стал бы спасать свою шкуру.
Один раз показалось, что над ними пролетел вертолет. Они присели, ощетинили холки. Спустя пару минут пошли дальше, так и не поняв – вертолет это был или лес, шумящий на все лады.
В другой раз Степана едва не сбил кабан. Кабанов было пять или шесть: они выскочили из-за деревьев и покатились вперед, словно пивные бочки в трюме корабля в шторм. Степана шибануло в бок, крутнуло. Одна из бочек, укатываясь дальше, хрюкнула. Это было все. Счастливо отделался.
Несло уже не гарью, а паленым мясом. Запах этот заставлял ускоряться, сообщал силу усталым ногам, разливал в сердце тревогу. На ночлег они решили встать только к рассвету, до этого еще дважды чудом не попав под копыта животных. Побросав вещи, попадали на них как подстреленные. «Часового надо выставить», – сказал Виктор Сергеевич, но все уже храпели. Сам он какое-то время еще боролся со сном – прислушивался, силился разлепить глаза, но потом голова его упала на подбородок, тело обвисло, и заснул он там же, где и сидел, обхватив руками колени, обернувшись в брезентовую ветровку.
