Граф распорядился, чтобы ни одной курицы на территории
прииска не было, а минералог Шмидт записал эту историю в своем дневнике.
* * *
Наташа ждала звонка в дверь, как выстрела в спину,
расхаживала по квартире, из комнаты в комнату, из угла в угол, словно искала
место, где можно спрятаться от следователя, который сейчас придет. Она не была
готова к разговору, панически боялась ляпнуть лишнее. Следователь непременно
окажется мерзавцем, безжалостным роботом, для которого главное – поскорее
передать дело в суд, и совершенно безразлично, что будет с Саней в тюрьме, что
будет с ней и с их ребенком. А как же иначе? Он ведь представитель государства,
а от государства, как известно, ничего хорошего ждать не приходится.
Она не замечала, что до сих пор не сняла сапоги и куртку. Ее
сильно знобило, хотя в квартире было очень тепло.
«Я не должна говорить про Мухина, – стучало в голове, –
возможно, они с Саней сообщники. Вдруг он просил меня позвонить Мухину именно
потому, что они – сообщники, и Вова должен меня проинструктировать насчет
разговора со следователем? О, Господи! Но тогда я тоже сообщница? Я что, правда
думаю, будто мой Саня мог убить человека?»
Она застыла посреди комнаты, уставилась в зеркало, висевшее
над диваном, и в первый момент себя не узнала. Бледное, даже с каким-то голубым
оттенком лицо, красные, совершенно сумасшедшие глаза, красный распухший нос,
растрепанные волосы. Настоящая ведьма. Жена убийцы. Сообщница.
Между прочим, Артем Бутейко всегда ее раздражал, у него была
удивительная способность все вокруг себя превращать в гадость. Она никогда не
понимала, как может Саня с ним общаться. Она знала, что у Артема были всякие
коммерческие связи, Саня с его помощью устраивал какие-то рекламные дела. Когда
Бутейко приходил к ним в дом, он обязательно говорил ей лично что-нибудь
неприятное, например, что она потолстела и постарела. Вроде бы ерунда, но
настроение портилось.
Бутейко не просто получал удовольствие, когда обижал людей,
он еще и деньги на этом зарабатывал, печатал свои мерзкие статейки, в которых
всегда кого-нибудь зло высмеивал, поливал грязью.
Выходил на экраны какой-нибудь приличный фильм, и тут же
Бутейко выступал с гадостной рецензией. Чем лучше был фильм, чем известней
режиссер, тем злее гавкал на него Артем. Саня, с ухмылкой читая очередной
критический шедевр своего приятеля, говорил: «Ах, Моська, знать, она сильна…»
Стоило какой-нибудь эстрадной звезде выпустить очередной
диск или клип – Бутейко обязательно высказывал по этому поводу свое драгоценное
мнение, сообщал, что «звезда» растолстела, как свинья, или наоборот, стала
тощей, как вобла, что никакого голоса у нее нет, на голове парик, а под париком
лысина, зубы все до одного вставные, глаза стеклянные. Такой знаменитой она
стала потому, что в юности переспала со всеми членами ЦК КПСС, а сейчас ее
клипы озвучивают безвестные молодые певицы, которых она держит в своем подвале
на ржавых цепях и только ночью, под усиленной охраной придворных уголовников,
выпускает погулять.
Конечно, кто угодно мог «заказать» Бутейко, например, эта
эстрадная звезда. И между прочим, была бы по-своему права.
В дверь наконец позвонили, Наташа вздрогнула, словно
проснулась, бросилась в прихожую, скинула куртку, стала снимать сапоги. Мало
ли, вдруг следователю покажется подозрительным, что она до сих пор одета
по-уличному? Молния не расстегивалась. Дернув изо всех сил, она сломала ноготь
до мяса, села на пол, всхлипнула, глядя, как проступает под ногтем кровь.
«Вот возьму сейчас и не открою! Нет меня дома, и все!»
Однако тут же поднялась с пола и открыла дверь.
Илья Никитич увидел перед собой испуганную, зареванную
девочку лет шестнадцати в одном сапоге. Он знал, что ей двадцать, но выглядела
она значительно младше своих лет.
– Добрый день, Наталья Владимировна, – он протянул руку и
пожал ее маленькую ледяную кисть, заметил кровь на пальце. – Что случилось?
Порезались?
– Нет. Ноготь сломала. Здравствуйте. Проходите, пожалуйста.
Но только у меня очень мало времени, я должна ехать к маме за ребенком, –
заявила она и, наклонившись, принялась ожесточенно дергать молнию сапога. В
молнии застряла ткань стареньких джинсов.
– Не мучайтесь, сломаете, – посоветовал Илья Никитич, –
лучше наденьте второй, вам ведь все равно скоро уезжать. Я не отниму у вас
много времени. Где мы можем поговорить?
– Извините. Вас зовут Илья Никитич? Вы следователь?
– Именно так, – кивнул он, – но только об этом надо было
спросить прежде, чем открывать дверь.
– Да, наверное, – она натянула второй сапог, – пойдемте в
комнату.
Мебели в квартире было мало, посреди гостиной стоял детский
манеж, на его бортике висело несколько пар ползунков.
– Ну что, Наталья Владимировна Анисимова, как вы себя
чувствуете?
– Я? Нормально… Почему вы спросили?
– Вы очень бледная, глаза опухшие, красные, вот, ноготь
сломали… Ну ладно, долго я вас мучить не буду. Всего несколько вопросов. Зачем
вы хотите продать кольцо?
– Мне надо оплатить адвоката. Моего мужа подставили. Это
будет сложно доказать, и без адвоката не обойтись, – она вскинула подбородок и
сдула легкую светлую челку со лба, – и вообще, если вы хотите меня допрашивать,
то я буду говорить с вами только в присутствии адвоката.
– Вот как? Ну ладно. Только это пока не допрос, а беседа.
Можно мне с вами просто побеседовать?
– Можно, – буркнула она и смущенно отвернулась.
– Спасибо, – улыбнулся Илья Никитич, – скажите, а вы уже
встречались с адвокатом? Он назвал вам цену?
– Да.
– Сколько, если не секрет?
– Много. Пять тысяч.
– Рублей?
– Долларов.
– Действительно, много. Деньги, которые вашему мужу должен
был Бутейко, очень бы пригодились сейчас. Верно?
– Бутейко у многих брал в долг. Он жил в долг, –
пробормотала она еле слышно и покраснела. У нее была очень тонкая белая кожа, и
краснела она яркими пятнами.
– У кого еще, кроме вашего мужа? Назовите, пожалуйста, хотя
бы одного человека.
– Я не знаю…
– Ну как же? Вы сказали – у всех. Кто эти «все»?
– У всех, у кого можно было взять, он брал. Опросите его
знакомых, пусть сами скажут… Это кошмар какой-то. Мой муж никого не мог убить,
даже Бутейко.
– Почему «даже»?
