– Ты куда? – Наталья возникла, как привидение, в дверном
проеме спальни, босая, в халате. Спутанные светлые пряди упали на щеки,
воспаленные красные глаза часто моргали.
Саня машинально отметил, что с ненакрашенными ресницами его
жена напоминает белого кролика. Раньше ее бледное бесцветное личико казалось
ему нежным и трогательным, а теперь раздражало.
Наталья в последнее время была вялой, засыпала на ходу,
зевала, прикрывая рот ладошкой, даже когда ругалась с Саней. Спала только днем,
урывками. Ночами ей приходилось по несколько часов подряд катать детскую
кроватку туда-сюда, ходить по комнате из угла в угол с Димычем на руках.
Ребенку было девять месяцев. У него тяжело, с болью и высокой температурой,
резались зубки, ночами он плакал и совсем не спал.
– По делам, – буркнул Саня, стараясь не глядеть на жену,
машинально расстегнул и опять застегнул короткую дубленку, еще раз поправил
шарф и затоптался у двери, как нетерпеливый конь.
– В десять вечера? Не ври, Санька, какие могут быть дела в
десять вечера в субботу? – Голос Натальи задрожал, послышались гадкие
истерические нотки.
– Прекрати. Ты отлично знаешь, дел у меня сейчас очень
много. Я должен встретиться с одним нужным человеком. Вернусь поздно, – Саня
старался говорить спокойно, но раздражение все-таки вырвалось наружу, – и
вообще, хватит. Мне надоели твои истерики.
Наталья всхлипнула. Лицо ее моментально вспухло и покрылось
красными пятнами.
– Я сижу дома целыми днями. Двор, магазин, детская
поликлиника. Я так с ума сойду, Саня. Ты уходить, когда хочешь, куда хочешь, а
я сижу, как привязанная, в четырех стенах. Я ведь знаю, у тебя есть кто-то. Но
я не могу тебе тем же ответить. Не могу…
– Почему ты без конца пилишь меня?! И так тошно! Нет у меня
никого, поняла, дура?! – неожиданно для себя выкрикнул Саня ей в лицо, так, что
полетела слюна, и оттого, что самому себе в этот момент стал противен,
разозлился еще больше. – Ты сидишь с ребенком. Я кормлю семью. У нас все
нормально. Квартира, машина, дача, две шубы у тебя, на день рожденья захотела
изумрудные сережки – купил. Платье от Диора захотела – купил.
– Ага, конечно! – Наталья шмыгнула носом. – А куда я пойду в
этом платье? В детскую поликлинику? На рынок? Ты обещал няню!
– Слушай, детка, ты понимаешь, что в стране кризис? Ты хоть
раз вместо сериалов новости посмотри! Где я тебе сейчас возьму денег на няню?
Скажи спасибо, что на памперсы пока хватает.
– Не называй меня деткой! Ты прекрасно знаешь, не смотрю я
сериалы, меня от них мутит, – всхлипнула Наташа, – не делай из меня идиотку.
Это очень удобно – иметь тупицу-жену, предмет домашнего обихода. Тогда и на
сторону не грех сбегать. Скучно ведь с дурой, которая, кроме всяких «Жестоких
ангелов», ничего не видит и не понимает.
Из комнаты послышался громкий детский плач. Наталья махнула
рукой и произнесла неожиданно спокойно, вскинув подбородок:
– Ладно, катись куда хочешь. – Резко развернувшись, она ушла
в комнату, и через минуту оттуда раздался ее голос, совсем другой, глубокий,
мягкий, ласковый:
– Солнышко мое, проснулся, маленький, ну, иди к маме на
ручки, сейчас покушаем…
Плач сменился радостным гуканьем, Саня не удержался,
приоткрыл дверь, увидел, как Наталья, усевшись на тахту, кормит грудью ребенка.
Димыч громко, жадно причмокивал, посапывал, Наталья смотрела на него, чуть
улыбаясь, красные пятна исчезли, свет настольной лампы пронизывал насквозь
легкие спутанные пряди, лицо опять казалось нежным, почти прозрачным. Саня
быстро прошел в комнату, неловко, как будто виновато, поцеловал Наталью в
пробор, провел ладонью по теплой шелковистой головке Димыча.
– Ты куда в ботинках по ковру? – не поднимая головы, вяло
бросила Наталья, и улыбка растаяла на ее склоненном лице. «Все! Надоело, на
фиг!» – рявкнул Саня про себя и ушел из дома в мокрый декабрьский мрак.
Во дворе он привычным жестом вытащил из кармана и подкинул
на ладони ключи от машины, но тут же убрал их назад, сплюнул в грязный снег и
тихо выругался. В машине, в новеньком «рено», три дня назад полетело сцепление,
а денег на поездку в автосервис не было. Он зашагал к переулку, хотел, было,
поднять руку, остановить такси, но вспомнил, что в бумажнике осталось всего три
полтинника, и тратить один из них на такси неразумно. Надо еще купить сигарет,
причем хороших, дорогих. Пачка «Парламента» стоит сейчас тридцать пять рублей.
А ночью, в ларьке, полтинник. Вот уж месяц он курил сравнительно дешевый
«Честерфильд», который покупал блоками у старушек возле метро. Однако сегодня
особенный вечер.
Стоя у двери в вагоне метро, он заставлял себя не думать о
том, что скажет завтра Наталье, когда она потребует денег на продукты и на
памперсы. Еще утром он с раздражением отметил, что в ярко-голубом пакете
осталось не больше пяти штук. Раньше он не замечал таких мелочей.
Ресторан находился прямо напротив выхода из метро. Саня,
низко опустив голову, не глядя по сторонам, быстро прошмыгнул в ближайший
проходной двор, оттуда в параллельный переулок. Вдруг они уже приехали, но в
ресторан еще не вошли, сидят в машине или стоят у двери? Нельзя допустить,
чтобы они увидели, как он выходит из метро.
В переулке порыв сырого колючего ветра заставил его съежиться,
озноб пронизал насквозь, теплая легкая дубленка, купленная совсем недавно за
полторы тысячи долларов в одном из магазинов известной фирмы «В энд Л», вдруг
показалась совсем ветхой, старенькой. Замшевые ботинки фирмы «Лорд» пропитались
ледяной слякотью, на них выступили белые разводы соли.
Подходя к ярко освещенному подъезду ресторана, он заставил
себя распрямиться, передернул плечами. Но озноб не проходил. Это был нервный
озноб, Саня давно так сильно не нервничал.
– Вас ждут, – сообщил лощеный метрдотель, провожая Саню
через зал к отдельному кабинету.
В зале гремела музыка. Живой оркестр исполнял композицию на
тему последнего шлягера модной певицы Кати Красной. На кругу перед оркестром
извивалась и подрагивала животом рыхлая девушка в прозрачных шароварах, с
серебряными звездами на огромных, как астраханские арбузы, грудях. Публика за
столиками жевала, пила, болтала и смеялась почти беззвучно из-за грохота
оркестра. Никто на девицу не смотрел, однако за тонким серебристым пояском на
ее талии уже торчало несколько зеленых купюр. Продолжая извиваться, с томной,
полусонной улыбкой танцовщица пошла вдоль ряда столиков, прямо навстречу Сане и
метрдотелю. В узком проходе она задержалась, ожидая, пока пожилой плотный кавказец
извлечет деньги из своего бумажника. Он был сильно пьян, несколько длинных
прядей, прикрывавших лысину, взлохматились, торчали куда-то вбок, как косые
тонкие рога, на подбородке повисла капля ткемалевого красного соуса, руки
дрожали, бумажник выпал, пухлая пачка долларов рассыпалась веером, прямо под
ноги Сане.
