Посередине двора, под тонким слоем снега, валялся гладкий,
скользкий кусок пластика, самодельная «ледянка». На таких катаются с горок
дети. Кто-то забыл ее во дворе. Вова Мухин поскользнулся, собака одним прыжком
настигла его, крепкие зубы впились в его правую кисть, он пытался отбиваться
левой рукой, ногами, не чувствуя боли, потому что больше всего боялся, что
сейчас овчарка разорвет ему горло.
– Фрида, ко мне! – услышал он сквозь обморочный звон в ушах.
Он не сразу сообразил, что собака оставила его, не сразу
решился открыть глаза, боль в руке пронзила его так, что он заорал во всю
глотку.
– Тихо, тихо, не вопи, лежи смирно, сейчас пройдет, –
прозвучал у самого уха знакомый голос, – руку давай, да не эту, левую. Правой
не шевели. Быстро, малыш, быстро! Надо уходить.
– Клим, больно, не могу, – стонал Вова, пытаясь изо всех сил
сдержать крик, – дико больно, слушай, она не бешеная?
Оттого, что Клим оказался рядом, стало значительно
спокойней, но боль в прокушенной руке усиливалась, терпеть было невозможно.
– Клим, сделай что-нибудь!
Он уже делал. Он снял с Вовы толстую куртку, задрал рукав
свитера. Вова не почувствовал укола, так сильно болела прокушенная рука. Клим
колол не в вену, а в мышцу. Было темно. Соображал Вова так плохо, что не
подумал, почему Клим оказался здесь, во дворе, откуда взялась собака и почему
она слушается Клима, откуда вдруг у Клима в руках появился шприц, и главное,
какое там, в одноразовом шприце-ампуле, лекарство?
Все это длилось не больше минуты.
– Сейчас станет легче. – Клим натянул назад задранный рукав,
тихонько свистнул собаке, которая сидела и ждала в сторонке, подтолкнул Вову. –
Все, малыш, вперед. Уходим.
У Вовы сильно кружилась голова. Боль в руке немного утихла,
однако ноги стали ватными, и обдало жаром. Вова взмок, свитер пропитался потом,
и тут же сильно зазнобило. Так сильно, что застучали зубы от холода. Но, как ни
было ему худо, он все-таки заметил, что Клим подталкивает его совсем не в ту
сторону, не к переулку, а назад, к большой квадратной арке.
– Куда? Ты что? – прохрипел он, пытаясь остановиться.
Но тут же руки его попали в тиски. Он тихо взвыл от боли.
* * *
После выстрелов на площадку перед клубом обрушилась тишина,
такая тяжелая, что Варе показалось, будто она вдавливает ее в колючий мокрый
снег. Тишина длилась всего несколько секунд, а возможно, ее вовсе не было,
просто Варя оглохла от страха. Но постепенно стали наплывать живые звуки. В
арке, ведущей во двор, послышался гулкий дробный топот, хруст мокрой наледи.
Взвыла на разные голоса сигнализация у нескольких машин на стоянке, наконец в отдалении
зазвучали сирены. К месту происшествия приближались милиция и «скорая».
Варя решилась приподняться. Это было трудно сделать. Одна
туфля утонула в глубокой луже, другая застряла острым каблуком в щели между
панелями. Тонкая корочка льда хрустнула под ногами, сквозь колготки снег обжег
ступни.
– С тобой все в порядке? – Мальцев уже был рядом, он
поддержал ее за локоть, развернул к себе лицом. – Где больно? Ну, говори
скорей, где больно?
Он был без дубленки, пиджак расстегнут, галстук съехал вбок.
Она обняла его, вжалась лицом в мокрую рубашку и заплакала.
– Митя, Митенька, не попали в тебя? Ты живой, Митенька?
– Ты босая на снегу. Простудишься, – произнес он хрипло,
отрывисто и поднял Варю на руки. Такое было впервые. Не только с ним, с господином
Мальцевым, но вообще, за все двадцать лет жизни, ее никто не брал на руки:
Разве что мама в раннем детстве да капитан Вася Соколов, когда выносил из воды.
– Если бы с тобой что-то случилось, я бы умерла, –
призналась она совершенно искренне.
Он ничего не ответил, быстро пошел к джипу. Он нес ее с
такой легкостью, словно она была маленьким ребенком.
Телохранители, шофер, клубная охрана суетились, кто-то
громко, отрывисто отдавал распоряжения, милицейская бригада осматривала место
происшествия, а из глубины арки появилась сначала овчарка с высунутым языком,
потом два мужских силуэта. Они вышли из темноты, и стало видно, что один
человек держит другого за локоть, тащит, волочит по снегу. У того были
заломлены за спину руки, он согнулся почти пополам.
«Неужели удалось догнать киллера?» – удивилась про себя
Варя.
Мальцев усадил ее на заднее сиденье джипа, подоспевший шофер
красивым жестом скинул свою теплую кожаную куртку, накрыл ей ноги, включил
печку и захлопнул дверцу.
Варя успокоилась, немного согрелась. Дрожь прошла. Она
перебралась на переднее сиденье, повернула зеркальце так, чтобы разглядеть себя
в полумраке. Надо было хоть как-то привести лицо в порядок. В карманах дубленки
не было ничего, кроме фантика от жвачки. А сумочка, в которой имелось все
необходимое – носовой платок, пудреница, расческа, осталась валяться где-то
там, в сугробе, рядом с потерянными туфлями. Вылезать босиком из машины было
неохота, но сумочку жаль. Она приоткрыла дверь, чтобы позвать кого-нибудь. Но
шофер и телохранители стояли далеко. Вместе с Мальцевым они беседовали с
милиционерами, наверное, свидетельские показания давали. Варе не хотелось орать
на всю площадь. Мальцев не любил, если его отвлекали от важных дел. А давать
показания, когда на тебя только что было совершено покушение, это, безусловно,
дело важное.
Рядом с ними, прямо на заснеженных плитах, лежал человек.
Варя разглядела черную куртку, раскинутые ноги. Он лежал, как труп. Но конечно,
был жив. Просто так положено – валить на землю задержанного преступника. Именно
он стрелял, его пару минут назад вывел из арки с заломленными назад руками
хозяин овчарки.
– Черт, что же делать? – пробормотала Варя и открыла дверцу
пошире.
Во влажном воздухе запахло табачным дымом, ей сразу
захотелось курить. Но ее сигареты остались в сумке, а в машине случайной пачки
оказаться не могло. Мальцев категорически запрещал курить в салоне.
Оглядевшись, она заметила, что совсем близко у джипа стоит крепкий невысокий
мужчина, курит и сплевывает в снег. Рядом сидела овчарка с высунутым языком. Из
пасти ее валил пар, бока ходили ходуном от тяжелого частого дыхания.
– Простите, можно сигарету? Он оглянулся, подошел к открытой
дверце, доставая на ходу пачку из кармана.
– Это вы поймали бандита? – Варя прикурила от его сигареты и
тут же отвернулась. Ей было неприятно, что кто-то, пусть даже совершенно
незнакомый человек, пусть даже в темноте, смотрит на нее, когда ее лицо в
разводах грязи.
– Не я. Фрида, – отрывисто произнес незнакомец, – она
догнала его в два прыжка, я еле оттащил. , – А руки вы ему чем связали?
