– А, ну-ну. Жди привета из прокуратуры. Как там Канада? Ты
хорошо отдохнула на конференции?
Она отработала эфир, села в машину. Ей нравилось ездить по
пустым ночным улицам. Дорогу она знала наизусть и отдыхала за рулем. Совсем
недавно, всего лишь пару недель назад, именно здесь, на перекрестке, в конце
Шереметьевской улицы, остановившись ночью на светофоре, она заметила в соседней
машине рядом с водителем знакомый профиль. Ей показалось, в «жигуленке» ехал
Артем Бутеико.
Подъезжая к Новокузнецкой, она увидела ту же машину, и вдруг
пришла в голову совершенно дикая мысль, что Артем следит за ней. А она, между
прочим, направлялась к Юре.
«Он, конечно, сумасшедший, но не до такой степени, –
подумала она, – неужели ему не достаточно постыдного шоу, которое он устроил с
моей мамой? Неужели не сыт еще?»
Она хорошо изучила характер Бутеико и понимала, что гадить
он ей будет долго и серьезно, при всякой возможности. Ничего удивительного,
если завтра в его ночной программе появится сюжет о ее тайном романе. Но откуда
он мог узнать? Нет, это ерунда. Никто не знает, да и машина не обязательно та
же, мало ли в Москве вишневых «жигулят»?
Во дворе она огляделась, но никого, кроме Юры и Лоты, не
увидела.
Сейчас, подъезжая к перекрестку, она думала о Бутеико. Как,
в сущности, глупо он жил и как рано, как нелепо погиб. Про него многие
говорили, что он «допрыгается». Но вряд ли за те мелкие пакости, которые он
делал, его могли убить. Он подглядывал в замочную скважину и охотился за чужими
тайнами, в основном любовными. Однако в наше время знаменитости обоего пола с
восторгом трясут перед многотысячной толпой грязными простынями двадцатилетней
давности, несут свои замаранные постельные принадлежности, как транспаранты на
праздничной демонстрации. Темой очередного интервью становится какой-нибудь
роман, о котором. забыли рассказать в прошлом интервью. Не стесняются называть
имена бывших постельных партнеров и партнерш, при этом не спрашивая их
разрешения, не заботясь о том, нужна ли им и их семьям эта пикантная правда.
Для таких репортеров, как Артем Бутейко, настал золотой век,
только успевай подгребать чужие окурки со следами губной помады, только
подставляй микрофон и камеру под щедрый поток интимных откровений.
За это не убивают. Наоборот, платят – деньги, как за
рекламу.
В Останкино говорили, будто его застрелил приятель за
денежный долг. В принципе возможно. Он жил в долг, занимал у всех, но всегда
возвращал.
Когда погибает человек, которого ты терпеть не мог, о
котором плохо думал и плохо говорил, ощущение удивительно гадкое. Стыдно, как
будто ты причастен к его смерти.
«А за что же, собственно, я терпеть не могла Артема? За
цинизм? За наглость? .Ну, циников и наглецов на телевидении хватает. За
бездарность? Этого добра тоже достаточно. Когда-то у нас с ним были <вполне
нормальные, даже приятельские • отношения. Он возненавидел меня после того
ток-шоу с фальшивым героем. И был прав. Я сорвала ему премьеру. Он схалтурил.
Ну и что? Мало ли халтурщиков? Я могла и не лезть к его герою со своими шибко
умными вопросами, тем более в прямом эфире. Почему же я это сделала? Ведь не
просто так».
За месяц до этого в «Стоп-кадре» вышел его эксклюзивный
сюжет о певце и милиционере. Тогда о нем заговорили, имя его всплыло на
поверхность. Он получил возможность делать свою передачу.
Лиза вдруг ясно вспомнила широкое, тяжелое лицо человека в
милицейской форме, застывшие маленькие глаза какого-то неопределенного
мутно-зеленого цвета.
– Парень, я прошу тебя, не надо. Ну ты пойми, для меня это
все, кранты. Меня посадят.
Лиза совершенно случайно стала свидетельницей этого
отвратительного разговора. В Доме кино проходил вечер, посвященный
десятилетнему юбилею программы «Стоп-кадр». Пригласительные билеты продавались
всем желающим, народу собралось много, зал был полным. В антракте, в фойе,
Бутейко с каким-то парнем стоял у перил. Они смеялись, оба были немного
навеселе. Лиза стояла неподалеку и увидела, как к ним подошел милиционер.
– А, это опять ты? – Артем скорчил брезгливо-утомленную
гримасу. – Слушай, товарищ капитан, я не понимаю, как тебя сюда пропустили.
Тебе вообще-то здесь делать нечего.
– Действительно, – усмехнулся приятель Артема, – а то вдруг
тебе взбредет в голову опять наводить порядок, еще кому-нибудь заедешь кулаком
в рожу.
– Ребята, я прошу вас, не надо, – тихо проговорил
милиционер.
– Чего не надо-то? – с издевательской усмешкой спросил
Бутейко, – Правду людям говорить? Значит, тебе все можно, а нам нельзя?
– Да не в этом же дело… Я прошу тебя, не показывай этот
сюжет, по-человечески прошу. Ну хочешь, денег дам? Хочешь, на колени встану?
Это ж для меня конец карьеры, конец всей жизни, пойми… Если хоть капля жалости
у вас осталась, ребята ну просто, по-человечески, пожалейте меня.
– – Не стелись, капитан, – высокомерно посоветовал приятель
Артема, – ты бы лучше о жалости подумал, когда бил Руслана кулаком в лицо. Вам,
ментам, о жалости лучше вообще не рассуждать, на эту тему вам лучше заткнуться.
И давай, кончай сопли распускать, смотреть противно.
Смотреть действительно было противно, причем на всех троих.
Двое куражились, один умолял, унижался. Бутейко и его приятелю это нравилось.
Вот тогда она и почувствовала острое отвращение к Бутейко. Ей не было дела до
этого капитана, она видела его в первый и в последний раз. Но он так унижался,
а они с таким кайфом куражались, они получали от этого почти физическое
удовольствие. Их обоих хотелось убить на месте. И не важно, кто прав, кто
виноват.
Сюжет вышел, капитан получил три года. Десятки тысяч таких
же капитанов, лейтенантов и прочих милицейских чинов по всей России пускают в
ход кулаки, разбивают лица. Иногда они делают это по необходимости, иногда от
собственной распущенности и жестокости. Если бы каждого сажали в тюрьму, не
было бы милиции. Этот капитан не хуже и не лучше прочих. Однако ему не повезло.
Лицо, которое он разбил, пытаясь прекратить кабацкий скандал, было лицом
популярного эстрадного певца. А главное, рядом оказался репортер Артем Бутейко
с любительской видеокамерой. Репортеру ужасно хотелось прославиться. Потом,
когда Бутейко в качестве героя ток-шоу привел именно этого своего приятеля,
Сашу Анисимова, и они стали опять куражиться, издеваться, уже над целой
аудиторией, Лиза не выдержала и сорвала Артему его ток-шоу, к чертовой матери.
Если у нее, у постороннего человека, от той безобразной
сцены в фойе Дома кино зародилось стойкое отвращение к Бутейко, то что же
должен чувствовать милицейский капитан? Между прочим, три года прошло. Он
наверняка вышел на свободу…
Лиза ехала с погашенными фарами по пустынной улице, на всех
светофорах горел зеленый, она так глубоко задумалась, что почти не смотрела на
дорогу. Вдруг в ее сумке отчаянно запищал радиотелефон. Она вздрогнула и,
прежде чем ответить, включила фары. Буквально в десяти метрах от нее,
перегородив дорогу, без всяких аварийных огней, чернела громадина
грузовика-рефрижератора. Лиза едва успела затормозить. Скорость у нее была не
маленькая, около семидесяти. Бампер машины застыл в нескольких сантиметрах от
грузовика.
