– Кости целы? – недоверчиво спросил я, ноги своей я просто не чувствовал.
– Ага. Самое смешное, что этот поселок всего в пяти минутах от нашей избушки, ну, в смысле, где печка была. Где на тебя дрова рухнули… Это-то ты помнишь?
Я кивнул глазами – это-то я помнил отчетливо. Холли притихла, посмотрела на меня оценивающе, точно прикидывая, стоит ли говорить мне (в нынешнем моем состоянии) что-то важное. Я вопросительно взглянул на нее. Она облизнула ложку и почесала ей переносицу.
– Пока ты под наркозом был… – начала она медленно, словно разгоняясь – так дети готовятся к прыжку в пруд. – Я тут кое-что решила. Про нас.
Я насторожился.
– Три пункта, – провозгласила она, выставив три пальца. – Три.
Я насторожился еще больше: мне был знаком и этот тон, и эти «пункты», и эти три пальца – большой, указательный и средний.
– Пункт первый. – Холли оттопырила большой палец. – Ты завязываешь с моей мамашей. Прямо сейчас и прямо сразу.
Против этого пункта я не возражал. Холли, прищурясь, поглядела на меня и продолжила.
– Второй, – выставила палец указательный. – Заканчиваешь со своей дурацкой журналистикой и начинаешь писать сценарии. Та история, про этого вурдалака хорватского…
– Польского…
– Какая, хрен, разница – польского, турецкого, короче, та история просто суперская, я тебе серьезно говорю, Голливуд в полный рост и все дела! В миллиард раз лучше «Вампирских дневников» и «Сумеречной саги». Да и всего прочего фуфла на эту тему.
– Спасибо, – скромно вставил я. – А зачем в Голливуд?
– Ну ты наив! Вся зелень стрижется там, в Эл-Эй. – Название города она пропела, постучала ложкой по лбу. – Ку-ку, соображать надо!
– И в-третьих? – Я подозревал, что главное блюдо будет подано на десерт. И не ошибся.
– Мы с тобой поженимся. – Она выставил средний палец. – И это три.
Пункт номер три ошарашил меня, наверное, это все-таки проявилось на моем немом лице. Холли, соскочив с табурета, приблизилась ко мне.
– Не сейчас, – успокоила она меня. – Через три с половиной года. В Калифорнии можно выходить замуж в шестнадцать лет. За это время ты станешь знаменитым и дико богатым. Мы купим особняк в Беверли-Хиллз, такой белый с черепичной крышей, с бассейном, разумеется. Мне жутко нравятся эти их черепичные крыши, они такие оранжевые на фоне синего неба – отпад просто.
Она хозяйской рукой поправила волосы у меня на лбу, точно я был большой куклой.
– Мороженого хочешь? – спросила.
– Конечно, раньше могла бы догадаться.
– Не бухти. – Она, выставив кончик языка, приблизила ложку с мороженым к моим губам. – Только без слюней, пожалуйста.
– Постараюсь. – Я проглотил мороженое, ничего вкуснее я в жизни не ел. – Еще можно?
– Конечно! – Она зачерпнула еще. – Конечно! Тут его пропасть, этого мороженого! Ешь сколько влезет, и все бесплатно, целых шесть тонн.
– Где тут?
– Да там! – Она мотнула головой в сторону двери с тигром. – За лазаретом, в сарае. Вчера грузовик перевернулся, вез мороженое с фабрики. Пожарники весь день это мороженое собирали, складывали… Там, в сарае, битком, под самую крышу. Бери – не хочу. Они говорят, хорошо, что медведи спят, а то бы все тут были…
Она улыбнулась, протянула мне ложку. На полпути задержала руку, строго посмотрела.
– Только, пожалуйста, без…
– Без слюней, – уверил я Холли и послушно открыл рот.
Сахарная мельница
Я сделал шаг в сторону, вонзил лопату в землю. Поддел дерн. Запахло травой – сочной, майской, словно кто-то постриг газон. Я поддевал и срезал дерн, отбрасывал зеленые пласты в сторону. В ярком свете фар каждая травинка мокро блестела, иногда на черной изнанке извивался рубиновый червь. Червей было много.
Очистив от травы метровый квадрат, начал копать. Лопата легко входила в грунт, порой лезвие звонко натыкалось на мелкий камень. Попадались корни, хилые, толщиной с палец, я легко перерубал их. Сначала я откидывал землю, потом начал складывать ее аккуратным холмом.
1
Границу штата мы пересекли в полдень. Миль через сорок нам в лобовое стекло врезалась какая-то мелкая птица, стукнулась с тугим яблочным звуком. Я вздрогнул, Мэлори ойкнула. В зеркале я мельком увидел темный комок на дороге. Около двух въехали в Бристоль. Колючая крупа, которая сыпала последние полчаса, превратилась в полноценный снег. Мохнатый и ленивый, он валил с рождественским размахом. Было пятнадцатое апреля.
– Добро пожаловать в Вермонт! Я – Хэлен Свенсон. – Мужиковатая тетка протянула руку мне, после Мэлори. – Как Нью-Йорк?
– Шорты, майки. Зеленая трава и тюльпаны, – ответил я.
Хэлен Свенсон засмеялась, выставив лошадиные зубы отменной белизны. Засмеялась так, будто снегопад был ее проделкой.
– У нас три дома… – Она заглянула в синюю папку с бумагами. – Вы мне написали, что хотите… – Она начала читать имейл Мэлори месячной давности.
Бристоль на глазах седел. Снег плотно ложился на голые ветки, на провода, на камни мощеного тротуара. Свисал толстыми пирогами с крыш приземистых домов. Важное здание – суд или мэрия – с белыми колоннами и классическим портиком постепенно растаяло, оставив в мутном воздухе прозрачный намек на золоченый купол со статуей на маковке.
– Давайте в машине? – перебил я, стряхивая с волос снег. Мэлори искоса глянула на меня. Тетка Свенсон закрыла синюю папку, кивнула на свой грязный джип, я открыл переднюю дверь для Мэлори. Сам сел сзади. Воняло псиной, на сиденье валялся истерзанный теннисный мяч.
– Сейчас межсезонье. – Свенсон лихо вырулила на дорогу и дала газ. – Лыжный сезон кончился…
– Вы шутите! – Я не сдержался и засмеялся.
Дворники вовсю шуровали по стеклу, дорога просматривалась метров на пятнадцать.
– Межсезонье – это хорошо, – продолжила невозмутимая Свенсон. – Плохо, что на три месяца.
– Ну, может, на четыре, – сказала Мэлори, почти оправдываясь. – Как получится.
– Все равно. Вам же нужен полноценный дом. А на короткий срок сдают или охотничьи хибары, или лачуги для лыжников.
– Нам нужен полноценный дом, – подтвердил я.
Мэлори в марте уволилась из своей адвокатской конторы. Решила взять тайм-аут до осени, «разобраться в себе» – так она назвала это. Я дописывал сценарий для «Дискавери», обычная бодяга: акулы, бикини, пальмы. Застрял на середине.
Наша квартира на Риверсайд-драйв стала неожиданно тесной, повсюду я натыкался на Мэлори. В гостиной бубнил телевизор, на кухне голосило радио. Когда я уговорил ее надеть наушники, выяснилось, что Мэлори обожает подпевать. Мне и раньше хватало сюрпризов – жизнь с Мэлори напоминала хождение по темной лестнице: то лишняя ступенька, то одной не хватает. Просто раньше мы мало виделись – по вечерам, в выходные да на отдыхе.
