– Я сейчас позвоню маме, – угрожающе проговорила Холли.
– И что скажешь? – с вызовом спросил я.
Машину снова занесло, девчонка взвизгнула и вцепилась в торпеду.
– Псих! – крикнула она. – Скажу, что ты шпаришь, как псих ненормальный!
– Звони!
Она ткнула пальцем в телефон, аппарат весело запиликал, набирая мамин номер.
– Ябеда, – буркнул я, косясь на экран телефона. – Тут сигнала нет.
– Как это? – простодушно удивилась она.
– Тут лес, ваше величество! – Я демонически усмехнулся. – Глушь тут! Горы и лес! Тут волки и медведи, кабаны и шакалы! А вот сигнала – нет.
– Какие шакалы? Какие?
– С клыками! Хищные шакалы.
Машина влетела в колдобину, днище картера со скрежетом полоснуло по дороге. Мне стало жарко от мысли, что будет, если мы в этой глухомани пробьем картер. Я приоткрыл окно и сделал глубокий вдох.
– Послушай, Холли, – примирительным тоном начал я. – Давай договоримся. Ты взрослая девочка, тебе уже десять…
– Что?! Мне десять?! – взъярилась она. – Мне двенадцать с половиной! И прекрати разговаривать со мной как с ребенком! Дурак!
– Я и не думал…
– Вот именно – не думал! Куда тебе о других думать? С твоим, как его… – она зло прищурилась, припоминая. – С твоим эгоцентрическим инфантилизмом!
Я чуть не выпустил баранку.
– Каким инфантилизмом? – захохотал я. – Каким?
– Эго… – не очень уверенно повторила она, – …центрическим.
– Ты хоть понимаешь, что это значит? Эгоцентрический инфантилизм!
Холли задумалась на секунду, но она явно была гораздо сметливей, чем мне казалось. И, очевидно, старше на два с половиной года.
– А это значит, – с неожиданно очень знакомой интонацией начала она, – что у тебя психология подростка. Капризного и испорченного пятиклассника. Да к тому же с манией величия.
– Манией величия?
– Именно!
– И в чем же она выражается?
– А в том! – Она скорчила рожу, наверное, изображая меня. – Я журналист! Я репортер! Господи-боже-мой! Он воображает себя невесть кем, ага! А сам на самом-то деле – паршивый блоггер…
– Меня публикует «Нью-Йорк таймс» и «Вашингтон пост»! – азартно крикнул я. – Меня приглашали на «Утренний кофе» с Джоната…
– Ух ты! – Она перебила меня и засмеялась. – Когда? Когда тебя приглашали? Год назад! Умора! И ты нацепил тогда еще этот идиотский галстук. Ух! И этот твой дурацкий акцент! Страфствуйте дырагие зрытели…
– Я родился и вырос в России, ничего удивительного, что я говорю с акцентом…
– Удивительного ничего, а смешного много!
– Кто бы смеялся! Сама на родном языке через пень-колоду говорит, а я знаю четыре иностранных…
– Фу-ты ну-ты! Только выпендриваться тут не надо! Четыре языка! Ты на фиг не нужен никому со своими языками… Четыре языка! С четырьмя миллиардами не нужен, понял. Ты потому и сбежал из своей вонючей России, что там никому не нужен был. Журналист! И здесь никому ты не нужен! Ни-ко-му!
Я повернулся к ней, она торжествующе смотрела прямо перед собой, смотрела на дорогу. Мамин прищур, мамин профиль.
– Ну ты и дрянь, – невольно произнес я.
– Лучше быть дрянью, – злорадно проговорила она в стекло, – чем таким поганым неудачником с ублюдским акцентом и кретинским галстуком.
– Знаешь что! – заорал я и хряснул кулаком по рулю.
Я задыхался, мне казалось, что я сейчас взорвусь от злости. Не припомню, чтобы я ненавидел кого-нибудь с такой лютой страстью. В этот момент прямо перед машиной возник олень, возник моментально, точно материализовался из морозного сумрака. Холли взвизгнула, я одним ударом впечатал педаль тормоза в пол. «Кадиллак» потерял управление, нас понесло юзом, закрутило. До оленя оставался метр, не больше, – я отлично разглядел влажный замшевый нос и белые, точно седые, ресницы. Я вцепился в баранку, ожидая удара, но удара не произошло – олень стремительно и без видимого усилия, одним грациозным прыжком оказался на обочине, печально оглянулся на нас и исчез в чаще.
Я без особого результата выкручивал руль, как советуют в учебниках по вождению – в сторону заноса, «Кадиллак» сделал еще один пируэт и уткнулся носом в придорожный сугроб. К счастью, я успел скинуть на нейтралку, и мотор не заглох. Холли продолжала голосить.
– Заткнись, – рявкнул я.
Девчонка замолчала, тихо всхлипнула и вытерла нос кулаком. Мне стало стыдно, я что-то буркнул и включил заднюю передачу. Медленно начал прибавлять газ. «Кадиллак» дернулся, я притопил педаль еще. Движок взревел, я слышал, как колеса со свистом прокручиваются в снегу. Машина не двигалась.
Положение оказалось хуже, чем я предполагал, – нос «Кадиллака» и оба колеса застряли в сугробе. Я обошел машину, пнул заднее колесо, открыл багажник. Кроме моей сумки и Холлинного чемодана, там не было ничего. Ничего, даже поганого скребка. Держась за капот, я шагнул с дороги на обочину и тут же провалился по колено в снег. Чертыхаясь, натянул перчатки. На карачках начал выгребать снег из-под колес.
– Эй, – я постучал пальцем в стекло.
Холли приоткрыла окно, подняла голову.
– Мы здорово застряли. – Я стянул мокрые перчатки и подул в окоченевшие ладони. – Мне одному не справиться.
Она мрачно посмотрела на меня.
– План такой, – продолжил я оптимистичным тоном. – Я зайду оттуда и буду толкать машину, а ты будешь давать газ. Но очень аккуратно, очень, – тут главное не…
– Я не умею, – простодушно сказала она. – Я никогда в жизни… Никогда…
– Да там и уметь-то нечего! – уверил я. – Садись за руль.
Холли, не выходя и машины, перелезла в водительское кресло. Я сел рядом.
– Первым делом – ставим колеса прямо. Держи баранку, крепче, вот так… И поворачивай.
Она вывернула руль, я высунулся в окно, проверил – колеса стояли параллельно корпусу.
– Теперь видишь, там внизу педали? Газ и тормоз. – Я наклонился, нащупал рычаг под ее креслом и придвинул кресло ближе. – Так достаешь?
Холли поставила ногу на педаль газа.
– Угу, – кивнула. – Так?
– Отлично. Теперь очень медленно надави… вот так. Чуть-чуть. Видишь? Элементарно!
Она улыбнулась.
– Вот эта штука переключает скорости, – я взял ее руку, положил на рычаг. – Вот так, крепче. Нам нужна будет только задняя скорость. Мы сейчас на нейтральной. По моему сигналу ты переключишь на заднюю, вот сюда.
– А ты?
– А я буду толкать. Снаружи. И давать тебе команды.
– Какие?
