– И ты ощипал? – спросила Никитишна, домывая посуду и вытирая руки белоснежным полотенцем, перекинутым через плечо.
Василий опять закурил. По комнате потянулся сизый дымок.
– И выпотрошил тоже. Они бы всё равно их споганили. Бросили бы в кусты тухнуть где-нибудь у озера. А это ж дичь всё-таки…
– Вот и не пойму я тебя. Где-то ты жалостливый, а где – прямо педант.
– Ты меня не ругай, Никитишна. Я сам себя ругаю. Болит у меня вот здесь. Всё больше и больше болит…
Василий встал со скамейки.
– Ну, спасибо тебе за ужин. Пойду я. Мне ещё плесть сегодня. Зима долгая…
И Василий вышел. Больше уже в избе он есть не садился.
Зима этот год была лютая. Банька глухо трещала в сорокаградусные морозы, особенно по ночам, когда все прочие звуки засыпали, трещала так, что он просыпался. Выходил на улицу и слушал, как в звенящей тишине с рассыпанными по небу звёздами то тут, то там хрястнет в ознобе дерево или стена избы. С испугу, наверное, даже собаки в такие ночи не лаяли в селе.
Слипшимся носом с мокрыми усами ловил Василий морозный январский воздух и думал о том, что день уже пойдёт на прибавку, будет на дворе светлее, а там – денёк, другой, третий – и всё. Весна.
Никитишна ругала его за то, что не заходит в избу, что мёрзнет в баньке. Ей сын из города привёз к морозам газовую печку, и она теперь горя не знает. Так, ради удовольствия если, затопит печь, сготовит щей и сидит себе у печки этой новой да повязывает носочки да варежки для ребятишек по заказам соседок, тем зиму и коротает. Сын приедет в выходной – газ поменяет. Это не дровами топить. Навали. Наколи. Сложи…
Василий всё ждал весну. И вот наступила она – весна…
Когда в начале мая после Победы Василий увидел подъезжающий ко двору хлебный «газик» Анатолия Груздева, сердце забилось в счастливом предчувствии – возвращаются на озеро наши мужики, всё будет как раньше, всё будет по-прежнему, раз Анатолий приехал, всё будет чин чинарём.
Анатолий вышел из машины, прошёл в калитку. Поздоровался с широкой добродушной улыбкой. Сел на лавочку перед избой. Перекинул нога на ногу свои кирзовые сапоги. Закурил.
– Анатолий? Здравствуй! Никак заезжаешь? Может, чайку?
– Спасибо, Никитишна, за чай… Лодку забрать приехал. Зиму думал. А теперь вот решил: увезу. Не стал я её в осень крушить – запрятал. Жить-то уж на озере не получится. Да тебе, поди, Партизан всё рассказал… Ну вот, под лодкой у меня и чайник и котелки – вещи, словом, остались. Надо забрать. Вот хочу помощника твоего попросить, чтоб подмогнул, да пару мужиков Горбовских захватим. Надо погрузить лодку с вещичками. Не возражаешь, Зинаида Никитишна? Подсобишь, Василий Иваныч?
Василий с радостью откликнулся на просьбу Анатолия. Позвали ещё двоих помощничков – братьев Иверзевых. Те за три бутылки водки согласились подрядиться грузчиками.
Анатолий посадил Василия в кабину, братьев Иверзевых в свободные ниши для хлебных лотков, точно в фильме «Место встречи изменить нельзя», в тесноте, да не в обиде, поехали на озеро.
Василий ехал и улыбался. Рад был случаю побывать в месте, до боли знакомом, поглядеть свою стоянку, прибраться там, если получится, вдохнуть родимого и терпкого и влажного озёрного воздуха.
Тряслись в машине по влажной грунтовке. Анатолий пристально смотрел вперёд, пытаясь объезжать глубокие лужи, и крутил баранкой туда-сюда с ловкостью настоящего профессионала. Василий скакал рядом, глядя перед собой. Он мало что понимал в шофёрском деле.
– Партизан, ты чего такой задумчивый? Ну подумаешь, продали озеро… Всё равно тут теперь одни браконьеры. И током стали рыбу бить, и сетями путать. Нашего брата выживают, – качал головой Груздев.
– А откуда ты знаешь, что озеро продали?
– Да мужики говорили. Я в городе слышал от Михаила Акимова. Он в заливе стоял всегда, ты помнишь его?
– Помню.
– Так вот, он рассказал, что встретил зимой на рыбалке одного мужика на снегокате. Тот ему и сообщил, что озеро это он арендовал. Будет разводить рыбу. Построит рыболовную базу. Гостиницу. Рыбацкие домики. Баню. Наймёт обслугу. Дорога будет. Всё огородит. Поставит шлагбаум. Охрану. Так что там не только рыбачить и выпивать можно будет, но и с девочками поразвлечься. Так и сказал. Рекламирует уже своё дельце рыбачкам. А ты можешь подключиться, дед, если что. Сторожа ему понадобятся. А ты ещё старик крепкий. Вот его девок по вызову и будешь охранять. Только смотри – не балуй. А то, глядишь, и тебя они оприходуют. У них это враз.
– Как оприходуют? – удивлялся старик.
Анатолий понимал, что в своём саркастическом порыве залез слишком далеко, но, сплюнув в открытое окно, всё же закончил свою грубую мысль:
– А так. Снимут с тебя штаны и изнасилуют. Если этого захочет и заплатит им тот, кто всю эту кашу заварил. Сомневаешься? А если хозяин будет щедрым, то и тебе за такое шоу деньжат немного перепадёт. Премиальных. Чтобы не очень расстраивался. Поди, не святой ты, а, Партизан?
Василий взволновался так, что ком подкатывал к горлу откуда-то снизу, словно в нём зашевелился кто-то в эту минуту и засучил своими ручонками по всему стариковскому нутру, отзываясь на речь Анатолия.
– Зачем? Зачем ему это? Куда это? Девочек-то зачем сюда? А как же люди?
Анатолий засмеялся.
– Да… Видать, ты впечатлительный… Какие люди, дед? Где ты видишь людей? И кому твои люди нужны? Нету ни людей. Ни правды на земле. Один обман. И бабки. Все теперь любят бабки.
Дальше ехали и молчали до самого озера. Думали каждый о своём. Братья Иверзевы в будке давно уже чертыхались, болтались из стороны в сторону на ухабах, а к концу пути пожалели, что согласились помочь.
Приехали наконец. Выйдя из машины неподалёку от расформированной и заброшенной теперь гидробиологической станции, пошли к озеру, понуро опустив головы.
На берегу белоглинистое мелководье, как и прежде, волновалось прозрачной водой и прибрежными тростниками, приветствовало знакомцев набежавшей волной со свежим ветерком.
Василий вдыхал озёрный влажный хмель старческой грудью, и какое-то нудливое собачье чувство отравляло этот знакомый пейзаж, отчуждало от привычного и родного навсегда, наотруб.
Потоптавшись немного, он отправился к стоянке Анатолия. Мужики ушли далеко вперёд. Ему поручили нести посуду.
Лодку стали грузить на фургон, на выложенные там деревянные хлебные лотки. Цепляли крюками резиновых шпагатов за отверстия рамы и рёбра болтов, проверяли крепление на прочность. Когда всё было готово к отъезду, Анатолий достал из-под сиденья газетный свёрток с четырьмя бутылками водки и раздал мужикам за труды.
– Держите! Как обещал.
Иверзевы были счастливы. Обрадованные, полезли в фургон. Починать.
Василий мялся возле кабины. Держал за горлышко свою бутылку. Ему надо было как-то сказать Анатолию, что передумал ехать обратно с ними. Но не знал как.
