– Это ты мне?! Ты, лимита беспортошная, да я сейчас милицию вызову, и тебя тут же посадят. Моя квартира. Я могу при желании тебя засадить, ибо жилище, как написано у нас в законе, и ты об этом должен знать, неприкосновенно. Так что помолчи лучше и знай своё место…
Жгун не успел договорить. Владимир подошёл к нему, схватил за полы пиджака, приподнял над полом и процедил сквозь зубы:
– Я своё место знаю, сука. Сейчас я покажу тебе твоё.
При этих словах он протащил Жгуна до двери и, отомкнув дверь, одной рукой пустил его с лестницы. Жгун летел неуклюже и неудачно, ударился о поручень, разбил голову. Поднимаясь со ступенек и держась за окровавленную голову рукой, проговорил:
– Ну всё, ждите гостей. Вы своего добились.
И медленно пошёл вниз. Полина вышла на площадку и с ужасом посмотрела на Задкова.
– Что вы наделали, сумасшедший? Он ведь в милицию пошёл.
– Сам не знаю, сорвался вдруг. Не могу поверить. Простите…
– Честно говоря, и я бы ему дала… Но он так больно ударился…
– Поделом ему…
Через полчаса в дверь позвонили. На пороге стояли два молодых человека в милицейской форме.
– Полина Алексеевна Жгун здесь проживает?
Она смотрела на них и молчала. Владимир стоял за её спиной. Тот из милиционеров, что с виду был постарше, посмотрел на Задкова, и ему всё стало ясно.
– Мы, собственно, по вашу душу… Одевайтесь. Поедем.
Полина выступила грудью вперёд и вышла на площадку к ним.
– Простите, но на каком основании?
– На основании заявления вашего мужа, Жгуна Павла Петровича. Он как раз сидит у нас в отделении с травмой головы. Там и разберёмся…
В прокуренном донельзя отделении милиции сидел капитан с красной повязкой и что-то писал в журнале. Жгун с распухшим лбом ожидал на скамье перед окошком дежурного. Завидев процессию во главе с идущим впереди Задковым, он как-то весь сжался, уменьшился, что ли, и забился в угол. Задков улыбнулся ему. Жалко было это ничтожество.
– Ты, что ль, его? – спросил капитан у Владимира, отодвигая журнал и сделав сочувственное выражение лица.
Задков кивнул.
– Ну что, посадим мы тебя. Годика на три. Проходи. Документы давай…
– Постойте! – Полина протиснулась сквозь стоящих плотно к Владимиру молодых милиционеров и оказалась у окошка дежурного.
– Товарищ милиционер, разрешите мне поговорить с мужем? Прошу вас!
Капитан посмотрел на эту встревоженную красивую женщину и покачал головой понимающе:
– Разговаривайте. Мне не жалко, – и обратился к молодым милиционерам: – Идите, ребята. Свободны пока.
Милиционеры ушли. Полина подошла к Жгуну.
– Павел, прошу тебя, выйдем, поговорим.
Жгун победно улыбнулся и презрительно пробормотал:
– Говорить ей ещё… Ясное дело, подсудное.
– Павел, я очень прошу тебя! Ну пожалуйста!
– Хорошо, но у меня мало времени, – сжалился он наконец.
Полина и Жгун вышли из отделения на улицу. Владимир продолжал стоять у окошка дежурного.
– А ты чего стоишь? Присаживайся пока. Даст бог, всё обойдётся, – подмигнул ему капитан и закурил. – Курить хочешь, кури…
– Обожду.
Сквозь зарешеченное окно отделения Владимир видел, как Полина уговаривала Жгуна. Он сопротивлялся, всем видом выказывая полнейшее безразличие к её просьбам. Но вот что-то его заинтересовало, он задумался, отвернувшись в сторону, и минуту о чём-то размышлял. По лицу Полины было видно, что она ждёт его ответа с напряжением и тревогой. Жгун кивнул и улыбнулся в очередной раз. Они пошли к крыльцу.
– Я забираю своё заявление, товарищ дежурный. Считаю инцидент исчерпанным.
Капитан, глядя исподлобья, молча протянул ему исписанный мелким почерком листок бумаги и затушил окурок в битком набитой пыльной пепельнице. Жгун взял заявление и хотел было спрятать в карман, но Полина вырвала документ из рук мужа и тут же порвала.
– Ну глядите, глядите… – в последний раз улыбнулся он и вышел вон из отделения.
Все вздохнули с облегчением.
– Дерьмо человек, – покачал головой капитан и стал что-то снова писать в журнале.
– Коля! – крикнул он куда-то в сторону одному из своих помощников, – поставь там чайку.
Взглянул на Полину с Владимиром и, высунувшись в окно, с широкой русской улыбкой произнёс:
– А вы что стоите?! Идите домой, а то сейчас обоих посажу!
Полина и Владимир обнялись. И вышли на улицу.
По дороге всё больше опять молчали, и лишь возле подъезда, остановив её за руку, Владимир спросил:
– Полина, почему он согласился?
Она посмотрела ему в глаза беспомощно и растерянно, словно боялась ответить.
– Скажите, я прошу вас. Для меня это очень важно…
– Я предложила ему мамин дом в деревне. И он согласился. Только на это и согласился. Я не хотела вам говорить…
– Какая гадина! Какая мерзкая гадина!..
Спустя некоторое время после всех описываемых нами событий грузовой фургон ехал по избитой, с залитыми дождевой водой лужами грунтовке в деревню Глухово. Водитель матерился на чём свет стоит и проклинал себя за то, что согласился ехать в эти тартарары. Двое пассажиров рядом терпеливо молчали. До деревни оставалось километра три.
Позже машину с мебелью и вещами разгружали местные мужики. Владимира узнали. Он обещал поставить им за труды московского розлива.
Полина повозилась немного с вещами, занося их в деревенский дом Владимира, но мужики оттеснили её. Владимир заметил, что она смущённо стоит у забора без дела, подошёл к ней, поцеловал и попросил:
– Полюшка, возьми корзину, сходи в сад, там, я заметил, у нас антоновка ещё висит.
Полина улыбнулась. Что-то тёплое и радостное поселилось и запело в душе.
Моросил холодный ноябрьский дождь.
Кому война…
Фёдор лежал на диване и смотрел телевизор. Был выходной день. И значит, сегодня можно было валяться, ждать футбола и потягивать пивко под креветки, высасывая из розовых панцирьков белое ароматное тельце.
В новой квартире Фёдору, отцу четверых детей, жилось хорошо. Два старших сына, отслужив в армии, разлетелись кто куда по интересам. Старший, Пётр, остался в Твери на сверхсрочную. А Лёшка поехал учиться за границу – в Лондон за деньги. Взяли кредит в банке. Отправили.
С родителями жили теперь только дочь Кристина да младший пятилетний Дениска.
По телевизору показывали новости – про Украину, про Крым, про американцев и про то, что против нас вводят санкции.
