* * *
К вечеру подморозило со студёным ветерком. Он перестал играть. Гармонь никто не покупал, и Пётр Иваныч принялся негнущимися уже руками собирать мелочь, задумав уходить. Длинные пальцы с тёмными венами совсем не слушались. В эту минуту к нему подошёл бородачок с фотоаппаратом.
– Дед, можно тебя сфотографировать? Я занимаюсь фотографией. Снимаю людей. Ты не против?
Пётр Иваныч взял под мышку гармонь и поднял глаза.
– Фотографируй. Не жалко. Как мне, встать или сидеть? Не тёмно?
– Нормально ещё. Сиди как сидишь.
Фотограф пощёлкал своим аппаратом со вспышкой несколько раз и улыбнулся.
– Спасибо, дед. Ещё один герой нашего времени у меня в архиве. Ну что, не покупают твою гармонь?
– Да кому она нужна… – Пётр Иваныч, махнув, встал, предварительно бросив картонку в пакет, и взял за ножку свой трёхногий табурет.
Фотограф почесал затылок.
– А почём продаёшь-то?
– За пятьсот рублей отдам.
– На что тебе пятьсот рублей? Разве это деньги?
– Я больше играть не буду. А инструмент должен людям служить. Цветы на могилку жене куплю.
Фотограф понимающе покачал головой и вдруг предложил:
– Давай я тебе дам пятьсот рублей за фотосессию. Гонорар твой будет. А насчёт инструмента – вот что я тебе посоветую. Тут на Измайловском острове есть клуб-музей коммунальной квартиры. Там работает Надежда Аркадьевна. Сходи туда. Отнеси. Скажи, Гена Михеев из окружной газеты посоветовал. Она возьмёт гармонь как экспонат. И будет твоя гармошка жить дальше долгой счастливой жизнью и продолжит служить людям. – Гена протянул старику малиновую бумажку.
Тот смял её в руке и сунул в карман.
– Спасибо, сынок… Завтра снесу.
С тем и расстались.
* * *
На следующее утро Пётр Иваныч, умывшись и тщательно выбрившись, пошёл на почту. Получать пенсию. Выслать денег дочкам. Часам к десяти управился со всеми делами и по морозцу с гармошкой под мышкой потрусил к мостику через пруды.
За мостиком увидел белую стену Государева двора. Они с Любушкой бывали здесь не раз. Гуляли с девочками, когда здесь ещё был жилой городок с коммунальными квартирками. Кормили белочек с рук. А теперь, вишь, тут музей.
Войдя на территорию, подошёл к девушке-охраннице в полицейской будке – спросить, как ему пройти в клуб, и вдруг увидел в клетке маленького совёнка.
– Здравствуй, дочка. Как он тут у вас оказался? Экий малыш!
Совёнок сидел нахохлившись. Ему, видать, было холодно.
– Да вот, свалился на нашу голову. Посадили в клетку. А то вороны заклюют. За ним должны приехать на днях. Заберут в питомник.
– Он хоть ест чего?
– Не откажется. Подкармливаем.
– А скажи, родная, как мне найти Надежду Аркадьевну?
– А ты, дедушка, налево поворачивай. Там дверка. Позвони – она тебе и откроет.
Пётр Иваныч помялся на крылечке и нажал на металлический кружочек звонка.
Дверь отворилась, и на пороге он увидел стройную пожилую даму в сером вязаном платье, кутающуюся в белую шаль, с тонкой дымящейся сигаретой в руке.
– Добрый день, вы ко мне? – хриплым голосом спросила она и стряхнула пепелок, постукивая большим пальцем по фильтру.
– Здравствуйте, вы Надежда Аркадьевна? – Пётр Иваныч мялся, не зная, как начать разговор.
– Да, это я. Вы, наверное, принесли что-нибудь в наш музей? Гармонь? Это замечательно! Гармони у нас ещё нет. Вы проходите. Я расскажу вам о нашем клубе.
Надежда Аркадьевна впустила Петра Иваныча внутрь и провела по коридору до двери, за которой он увидел обстановку коммунальной квартиры с предметами того времени, из которого был он сам.
– Ну вот поставьте её сюда, на стол. И рассказывайте. Вы из местных?
Пётр Иваныч с улыбкой на лице стал рассказывать про свою жизнь. И разглядывать предметы. Ему попались на глаза патефон, надувной футбольный мяч со шнурком, школьная форма с белым фартучком, мраморные слоники, ковёр с оленем над железной кроватью…
Надежда Аркадьевна отвлекла его вопросом:
– А скажите, у вас ведь, наверное, и фотографии есть?
– Было что-то… По-моему, как дочки белочек кормят у дерева… Году в шестьдесят пятом.
– Приносите. Нам пригодятся, – сказала Надежда Аркадьевна. И вдруг оглушила ещё одним вопросом: – А что вы такой покинутый? Одиноки?
– Жену недавно схоронил.
Надежда Аркадьевна отвернулась и как-то слишком долго смотрела в окно.
– А я мужа…
Она вздохнула и предложила попить чаю у неё в рабочем кабинете. Пётр Иваныч не отказался. Он пошёл за ней следом и слушался буквально во всём. Раздевался. Мыл руки. Садился к столу. Разливал чай по её просьбе.
Сидели. Вспоминали былые годы. Надежда Аркадьевна была гораздо младше его. Но войну вспоминала. Больше говорили о послевоенных годах. О перестройке. О Советском Союзе.
– А дети у вас есть, Пётр Иваныч? – Надежда Аркадьевна вновь закурила и смотрела на него своим живым изучающим взглядом.
– Две дочки.
– Внуки?
– Трое. Внук Иван от первой дочери и две внучки от второй. Старшая Женечка, а младшую назвали в честь моей супруги – Любашей.
– А я, к большому сожалению, бездетна. Так распорядилась судьба. Хотя всю жизнь мечтала иметь детей. Мы с мужем даже хотели взять ребёночка из детдома. Но нам не разрешили. Муж – инвалид войны. Без ноги. За ним самим ухаживать надо было…
– Ну, спасибо вам за чай. Я пойду.
– Вы приходите к нам. У нас собирается много интересных людей. Вспоминаем. Песни хорошие поём. Общаемся, словом. Вам не надо киснуть. Вы такой благородный мужчина…
Пётр Иваныч вскинул брови.
– Кто? Я?
– Вы – а кто же? Не хороните себя раньше времени. Сердце стучит. Душа живёт. К чему унывать? Обещаете, что придёте?
Пётр Иваныч смущённо улыбнулся. Надежда Аркадьевна взяла блокнот, написала свой номер телефона и, вырвав листок, протянула ему.
– Вот – звоните мне в любое время. И на всякий случай запишите свой телефон.
Пётр Иваныч продиктовал свой номер телефона и, аккуратно сложив вдвое бумагу, что дала Надежда Аркадьевна, поднялся.
– Благодарю за сочувствие. Приятно, когда есть на свете хорошие люди.
– Ну, к чему этот пафос? Хорошие люди познаются в течение жизни, а мы с вами только знакомы…
– До свиданья.
Пётр Иваныч шёл по улице словно оглушённый. Напор и обращение с ним Надежды Аркадьевны ошеломили его. Она вмиг разгадала его настроение. Придумала рецепт от депрессии. Предложила дружбу. Это было ужасно. Ужасно стыдно.
