— Как ты думаешь, они будут в пелеринках? Как эти высокие шляпы у них не сваливаются? А какие песни будут играть? Наши места точно в первом ряду?
— Фрэнки, — сказал Майк, — ты меня совсем изведешь вопросами, как изводишь миссис Поттер. Нам собираться надо, а ты отвлекаешь. Да, наши места в первом ряду. И не забывай, во время концерта нельзя меня ни о чем спрашивать! Надо вести себя прилично.
— Знаю, знаю. Майк, а если тебя примут, ты вступишь в оркестр?
— Мы уже десять раз об этом говорили. Ты правильно сказал, если не примут — ничего страшного. А если примут, надо будет подумать.
— Наверное, тетя Юни тебе позволит, если ты не слишком часто будешь уезжать.
Майк отвел глаза:
— Ага. Наверное, позволит. Но мы все равно ничего не узнаем, пока не придет письмо.
Миссис Поттер принесла им накрахмаленные и отглаженные белые рубашки.
— Пора! Хозяйка ждет внизу, чтобы завязать вам галстуки. Мистер Говард уже здесь. А мистер Поттер подал машину к крыльцу. Майкл, ни о чем не думай и наслаждайся концертом. Ты целый месяц упражнялся в поте лица — теперь можно просто послушать хорошую музыку.
— Спасибо, миссис Поттер!
Когда они шли к машине, тетя Юни вдруг схватилась за голову.
— Шляпку забыла!
— Я принесу, — вызвался Майк.
— Спасибо! В библиотеке, на столе, фетровая шляпка-клош. Только осторожней, не уколись о булавку!
Майк бегом побежал в библиотеку. На письменном столе лежала шляпка в виде колокольчика, тулью украшала булавка с жемчужинкой. Майк осторожно взял ее в руки.
Под шляпкой лежала стопка бумаг, и сверху всех — письмо из конторы мистера Голдинга. В глаза бросились красные буквы штемпеля:
Майк прочел первое предложение.
«Ваша заявка на отмену процедуры усыновления Майкла Фланнери и Франклина Фланнери одобрена; для ее вступления в силу необходимо не позднее пятнадцатого сентября 1935 года прислать данную бумагу с нотариально заверенной подписью».
Она отменила усыновление? Это было как удар под дых.
Она все врала?
Майка трясло. Он схватился за стол.
Как же он ничего не заметил? Они ведь с ней договорились! Она сама сказала, что «все разрешилось»! А все эти уроки за роялем, торт, ласковые слова? А как же Фрэнки? Она как будто привязалась к нему, полюбила даже.
Неужели Майк так сильно в ней ошибся?
Что он за дурак! Все обман, лишь бы выиграть три месяца. Она никого из них не собиралась оставить насовсем.
На улице загудела машина.
В библиотеку заглянула миссис Поттер:
— Майкл, поторопись! Все тебя ждут. Да у тебя ни кровинки в лице! Тебе нехорошо?
Майк молча схватил шляпку и выбежал за дверь. Сердце колотилось где-то в горле. Совершенно ошарашенный, он забрался на заднее сиденье и протянул миссис Стербридж шляпку как ни в чем не бывало. Он не укололся о булавку, зато больно кололо в груди.
Машина покатила по Амариллис-драйв. Когда проезжали мимо парка, Майк уставился на скамейку, где мистер Говард посоветовал ему надеяться на лучшее. Говорил — в конце концов все будет хорошо по-настоящему. Говорил — вряд ли до этого дойдет. А вот дошло. Майк смотрел в окно, и в голове у него было пусто.
— Майк? Что-то ты притих, — сказал мистер Говард.
Он тоже знал?
— Устал просто. — Майк отвернулся, стараясь привести мысли в порядок.
Если его и примут в оркестр, все равно ему нельзя поступать, ведь тогда Фрэнки некуда будет деваться, кроме как в государственный приют. А если не примут — их обоих отправят назад, к Бишопу. Но этого тоже нельзя допускать, по той же самой причине.
Что делать?
Сначала мелькнувшая в голове мысль показалась дурацкой.
Но к тому времени, как они заняли свои места у самой сцены вместе с двадцатью другими финалистами и их семьями, мысль успела укорениться.
В глубине зрительного зала распахнулись двери. Филадельфийский оркестр губных гармоник строевым шагом двинулся по проходу колонной по два. Все в них было великолепно: синяя форма, как у кадетов, блестящие пуговицы, шляпы, до блеска начищенные ботинки. Оркестранты промаршировали к сцене, размахивая руками в такт шагам. В левой руке каждый держал сверкающую губную гармошку. У самой сцены они разделились: одна колонна свернула направо, другая — налево. Музыканты поднялись на сцену по лесенкам с обеих сторон и заняли свои места на возвышении.
Тогда на сцену вышел мистер Альберт Н. Хокси. Зал взорвался аплодисментами, а ведь оркестр еще не сыграл ни одной ноты. Мистер Хокси взмахнул дирижерской палочкой. Мощный звук наполнил весь театр — словно разом вступили все инструменты симфонического оркестра. Играли бодрый марш, который специально для них написал композитор Джон Филип Суза.
Они и в самом деле были потрясающе талантливые. Майк слушал, чувствуя одновременно сожаление и решимость. Он знал, что у него не будет возможности поступить к ним в оркестр.
Музыка росла, ширилась, и вместе с ней рос его новый план.
24
Майк встал среди ночи, оделся, сложил в чемоданчик свои вещи и вещи Фрэнки.
Взял одежду, несколько книг, жестяную коробку, привезенную из приюта, и губные гармошки. Свою он сунул в нагрудный карман. Посмотрел на Фрэнки — тот мирно спал. Тяжело забирать его из дома, где ему было так хорошо. А что делать?
Майк дождался половины пятого утра, чтобы Фрэнки хоть немного отдохнул. Впереди долгий день, и неизвестно еще, когда и где они будут спать в следующий раз.
Он легонько потряс брата за плечо и шепнул:
— Просыпайся!
Фрэнки пробормотал, не открывая глаз:
— Я устал…
Майк осторожно усадил его.
— Фрэнки, я понимаю, еще очень рано, только нам нужно уходить. Одевайся!
Фрэнки с трудом приоткрыл веки.
— Уходить? Куда? Надолго?
— Насовсем.
Фрэнки протер глаза и сел прямее.
— Почему? Мне здесь нравится. Я не хочу уходить!
— Ш-ш! Мне тоже здесь нравится, — прошептал Майк. — Но это неважно. Слушай, вчера перед концертом я увидел у тети Юни на столе бумаги. Она хочет отправить нас назад, к Бишопу.
Фрэнки замотал головой.
— Нет! Она бы не стала…
Майк обнял брата:
— Я тебе не вру.
— Но… Мы теперь ей нравимся! — захныкал Фрэнки. — Майк, я же вижу. Она нас любит.
Майк прижал его к себе:
