Мистер Говард снял шляпу и уставился на нее, как будто в шляпе хранились все ответы.
— Вероятно, так может показаться… Я думаю, ты уже достаточно взрослый, все поймешь, и ты вправе знать. Видишь ли, Майкл, вы с Фрэнки — последняя воля ее отца.
— В смысле он так распорядился перед смертью?
Мистер Говард откинулся на спинку скамейки.
— Не совсем. Понимаешь… Когда Юни было двадцать лет, она вышла замуж за скрипача. Познакомилась с ним в Нью-Йорке, на благотворительном концерте. Он уезжал на гастроли за границу, и она целыми месяцами жила у своего отца, в большом доме. Муж то появлялся, то снова исчезал. Через несколько лет у них родился сын. Генри. Дом преобразился, когда по нему сперва ковылял, а потом носился малыш. Всегда веселый, счастливый, такой живой. Он стал для Юни и ее отца светом в окошке. Они с мистером Дау немножко его избаловали.
— В отделе одежды для молодых джентльменов! — вспомнил Майк. — А где сейчас Генри?
— Однажды муж Юни против ее воли взял сына с собой на озеро, тут неподалеку. Генри было всего три годика, он не умел плавать. Муж Юни за ним не уследил. Встретил знакомых, отвлекся… Произошло несчастье. Генри утонул.
Все вдруг стало ясно.
Майк прошептал:
— Вот почему она не хотела приемных детей… Особенно мальчиков.
Мистер Говард смотрел куда-то вдаль.
— Она так и не простила мужа. Они еще несколько лет жили вместе, но он почти не бывал дома, транжирил ее деньги… В конце концов они развелись. Юни закрылась от мира. Почти не выходила из дома.
— Но у нее остался папа, — сказал Майк.
— Да, пять лет он у нее был. В инвалидном кресле. Полиомиелит. Она за ним ухаживала, это придавало хоть какой-то смысл ее жизни. Но мистеру Дау становилось все хуже, и он беспокоился, что Юни так больше и не заведет семью. Он всего лишь хотел, чтобы она вновь смогла радоваться и любить. Он втайне изменил завещание. Поставил условие: она получит наследство, только если в течение года после его смерти начнет процедуру усыновления или удочерения. Желательно, чтобы ребенок был музыкально одарен. В противном случае все имущество достанется благотоворительным фондам, в том числе и дом. Юни уже много лет не выступала в оркестре, так что, если бы она не выполнила условие, осталась бы совсем без средств к существованию.
— Она удивилась? — спросил Майк.
— Это еще слабо сказано! Удивилась, рассердилась, возмутилась, а ко всему прочему еще и горевала об отце. Сперва она заявила, что не оскорбит память о Генри, заменив его другим ребенком. Старалась опротестовать завещание, но отец у нее был человек умный. Завещание составлено по всем правилам, не подкопаешься. Она все тянула время, и только когда до установленного срока осталось всего несколько недель, поручила мне найти ребенка, чтобы формально выполнить условие… Выиграть еще немного времени.
Мистер Говард смущенно посмотрел на Майка, будто просил прощения.
— Я думал, нас уже насовсем усыновили.
— Бумаги поданы на оформление. Но они получат юридическую силу только через три месяца. Вас усыновили на второй неделе июня. На вторую неделю сентября все будет решено окончательно и бесповоротно.
У Майка даже живот заболел. Так вот о чем она говорила: «Я стараюсь исправить то, что наворотили». Вот почему они ее почти не видят! Она не хочет с ними общаться. Она все силы кладет на то, чтобы от них избавиться.
— Майк, ты в порядке?
Майк медленно проговорил:
— Значит, нас сюда привезли, чтобы юристы смогли за три месяца придумать, как бы нас разусыновить?
Мистер Говард нервно крутил шляпу в руках.
— Прости…
Он положил руку Майку на плечо.
Майк шарахнулся в сторону.
Задыхаясь, он с трудом вытолкнул слова:
— Мистер Говард, скажите только одно: когда она отправит нас обратно? Мне обязательно надо знать!
— По завещанию от нее требуется взять только одного приемного ребенка. Вероятно, она могла бы вернуть вас обоих в приют и найти кого-нибудь другого. Главное, чтобы процедура оформления была начата. Но вряд ли это случится.
У Майка было такое чувство, как будто он долго карабкался на отвесную скалу, а когда добрался до вершины, сорвался и упал вниз.
— Значит, она может каждые три месяца начинать усыновление другого ребенка? Пусть он думает, что всегда будет жить в красивом доме, есть вкусную еду, носить хорошую одежду и ходить с вами гулять в парк? А потом, когда он уже начнет надеяться, что в кои-то веки что-то в его жизни случилось хорошее, она отправит его назад, к Бишопу?
— Майк, я думаю, до этого не дойдет.
Мысли беспорядочно метались у Майка в голове. Слова вырвались как будто сами собой:
— Я должен позаботиться о Фрэнки! С сентября у Бишопа больше не будут держать младших, а ему нельзя в государственный приют! Нельзя — и все! Там малыши умирают! — Майк сжал кулаки. — Вы же всё знали, почему вы нас выбрали? Может, нашлась бы другая семья! Такая, где нас полюбят…
Он запнулся. Горло перехватило.
— Майк, послушай меня! Когда я познакомился с тобой и Фрэнки, я сразу понял, что вы особенные. У меня у самого брат погиб на войне. Я бы все отдал, чтобы его вернуть. Я не мог разлучить вас. В тот день у Бишопа мне стало ясно, что миссис Пенниуэзер именно этого и хочет. Я подумал — если привезу вас сюда, вы с Фрэнки будете в безопасности хотя бы на лето. Надеялся, что и дольше.
Майк низко опустил голову.
— Я знал, что все получилось слишком хорошо. Так не бывает.
Мистер Говард ответил тихо:
— В конце концов все будет хорошо, по-настоящему. Я в это верю. — Он протяжно вздохнул. — Знаешь, Майк, она не всегда была такой — замкнутой, надменной. Горе ее изменило. Она была такой любящей матерью… Рядом с Генри ее счастье просто переливалось через край. Она могла… может!.. быть совершенно удивительной. И такая талантливая! Она ведь была пианисткой, выступала с концертами. Когда она выходила на сцену, словно весь мир замирал, и у меня сердце останавливалось. Признаюсь, я рисковал, когда привез сюда вас с Фрэнки. Но я все еще считаю, что поступил правильно. Разве нельзя надеяться на лучшее?
Майк промолчал. Как он мог надеяться на лучшее, когда худшее казалось куда более вероятным?
Мистер Говард вздохнул и хлопнул Майка по плечу:
— Я бы сам вас усыновил, если бы по закону одинокий холостяк мог это сделать. К сожалению, это не разрешается.
Он встал и пошел к торговцу, который стоял рядом со своей тележкой. Мистер Говард купил три порции эскимо на палочке — «Хорошее настроение» — и позвал Фрэнки.
Фрэнки вскарабкался на скамейку, улыбаясь от уха до уха. Щеки у него раскраснелись от игры.
