Фридрих попятился.
— У мальчика уродство. Он также и в уме поврежден?
Эйфель говорил таким тоном, словно Фридрих не стоял так близко, что чувствовал запах у того изо рта.
— Он не урод и не слабоумный! — ответил отец. — Он очень талантлив! Это всего лишь родимое пятно.
— Мерзость какая, — откликнулся Эйфель. — Есть кому о нем позаботиться?
— Да, — сказал отец. — Я о нем забочусь. Я ведь через пару часов буду дома, верно?
Штурмовики переглянулись.
Фабер изогнул бровь.
— А кроме вас есть кому за ним присмотреть? Мало ли, вдруг вы будете отсутствовать дольше. Если что, мы можем его отправить в соответствующее заведение. Вы слышали о Доме неблагополучных детей?
В лечебницу? Фридрих невольно потянулся к отцу, как маленький.
— В этом нет необходимости. — Отец взял Фридриха за руку. — Не волнуйся, сынок. Наверняка недоразумение скоро выяснится. А пока ступай к дяде Гюнтеру.
Фабер посмотрел на Фридриха:
— Твой дядя, у него те же взгляды, что и у отца? Обычно с близкими родственниками так бывает. Он тоже любитель жидов? Как его зовут, говори!
Фридрих в страхе переводил взгляд со штурмовика на отца. Отец чуть-чуть качнул головой.
— Неважно, узнаем от твоего папаши.
— Пошли уже! Оставь мальчишку, — сказал Эйфель.
Отец сжал руку Фридриха и сразу отпустил.
Фабер встал по стойке смирно и продекламировал:
— На основании первого пункта Указа рейхспрезидента от двадцать восьмого февраля тысяча девятьсот тридцать третьего года «О защите народа и государства» вы задержаны в интересах общественной безопасности и порядка, по подозрению в подрывной деятельности.
Штурмовики вывели отца за дверь и усадили в большую черную машину.
Фридрих подождал, пока машина уедет, потом схватил пальто и выбежал на улицу.
19
Фридрих не помнил, как добежал до дома, где жил дядя Гюнтер.
Он стоял на лестничной площадке, запыхавшийся и с колотьем в груди.
Фридрих изо всех сил стукнул кулаком в дверь.
Дядя Гюнтер открыл, и Фридрих ворвался в квартиру.
У дяди Гюнтера кровь отхлынула от лица:
— Значит, за ним уже пришли.
Фридрих кивнул, хватая ртом воздух.
Дядя Гюнтер закрыл дверь, провел Фридриха в кухню и усадил за стол.
— Расскажи, что именно они сказали?
Слова смешались в кашу у Фридриха в голове, но он постарался повторить как мог точнее.
— На них были коричневые рубашки штурмовиков или форма местной полиции?
— Коричневые рубашки.
Дядя Гюнтер потер лоб.
— Дело хуже, чем мы думали. Местные полицейские еще могут проявить сочувствие…
— Отец сказал, что вернется через пару часов. — Фридрих встал. — Нужно пойти домой, подождать его.
Дядя Гюнтер покачал головой.
— Нет, Фридрих. Через пару часов он не вернется. И домой тебе нельзя. Они еще придут делать обыск.
— Что там искать? — спросил Фридрих.
— Информацию. Улики. Что-нибудь ценное. Если найдут неодобренные книги или ноты, их конфискуют и сожгут.
Фридрих схватился за голову.
— Все из-за меня… Я сказал Ансельму, что мы едем в Берлин повидать Элизабет. Откуда я мог знать, что она поехала в Мюнхен, да еще с дочкой начальника полиции? Сестрой Ансельма!
— Племянник, никто не мог этого знать. Твоей вины тут нет. Но сейчас на разговоры нет времени. Нужно поскорее забрать твои вещи.
Знакомые уютные улицы Троссингена вдруг стали угрожающими. Следят ли за ними с дядей? Вдруг кто-нибудь на них донесет? Скоро и за дядей Гюнтером придут?
Войдя в дом, Фридрих торопливо схватил фотографии отца и мамы, несколько нотных тетрадей и виолончель. Похлопал себя по карману, проверяя, при нем ли гармоника.
Дядя Гюнтер взял отцовскую виолончель и сумки, так и лежавшие в прихожей. Выключил везде свет и запер дверь.
Когда они уже шли по улице, Фридрих оглянулся. Дом казался черным провалом среди ярко освещенных соседних домов.
Дядя Гюнтер поторопил его, хоть и тяжело было идти быстрее под грузом багажа и футляров с музыкальными инструментами. У Фридриха от страха сдавило грудь. Что, если гитлеровцы их заметят? Вдруг их примут за евреев, которые сбегают, не заплатив за квартиру? Вот так же чувствовали себя жена и дети Йозефа, когда им пришлось уехать? Вернутся ли они когда-нибудь с отцом домой?
Позже Фридрих лежал на постели, которую дядя Гюнтер устроил ему на полу перед камином, и оглядывал тесную двухкомнатную квартирку, заваленную их с отцом вещами.
Он прижал к груди гармонику и заплакал, уткнувшись лицом в подушку. Фридрих мог бы поклясться, что слышит музыку… Брамса. Вначале детскую колыбельную, потом горестную траурную мелодию и, наконец, бравурный марш под зловещий аккомпанемент тяжелых сапог.
Что это — воображение? Или предчувствие?
20
Выходные прошли в глухой тревоге.
Фридрих и дядя Гюнтер надеялись, что отца допросят и отпустят на следующий день или через день. Однако он не появлялся, и они мучились одними и теми же вопросами. Отца держат здесь, в городе? Или увезли куда-то? Выпустят его или так и оставят под арестом? Жив ли он? Или…
Рано утром в понедельник Фридрих с дядей перед работой зашли проверить дом. Фридрих невольно мечтал: вот они придут, а отец сидит на кухне и листает ноты.
Фрау фон Гербер подметала крыльцо. Она кивнула им, когда они проходили мимо.
— Фридрих, я видела, как твоего отца уводили. Есть новости?
Фридрих покачал головой. Знать бы наверняка, почему она спрашивает — беспокоится за них или просто любит посплетничать?
— Очень печально, что власти решили, будто господин Шмидт им враг, — сказал дядя Гюнтер. — А он просто импульсивный музыкант.
— И всегда таким был, — подхватила фрау фон Гербер. — Постоянно весь в бурных эмоциях. Вот Элизабет делает честь семье и новому правительству! — Она указала подбородком на нацистский флаг в своем окне. — Я намерена последовать ее примеру. Мне не нужны неприятности.
Она быстро оглянулась через плечо и скрылась в доме.
Фридрих уставился на флаг.
— Фрау фон Гербер?
Дядя Гюнтер потянул его за рукав.
— Не надо верить всему, что видишь. Пойдем проверим, что у нас.
Подойдя к своему дому, они увидели, что дверной косяк расколот. Переглянувшись, они осторожно вошли внутрь. Фотографии на стене висели криво, а шапки и пальто были кучей свалены на полу возле вешалки. Одна лишь кукушка не пострадала.
