Голова отца дернулась, словно от пощечины:
— Элизабет, ты шутишь!
Фридрих чуть не подавился шпецле.
— Ты — с гитлеровцами?
7
Кто сидит напротив него за обеденным столом — сестра или какое-то непонятное существо?
— Не надо говорить «гитлеровцы» таким высокомерным тоном! — сказала Элизабет. — А по сути — да, наш Союз — это девичье отделение гитлерюгенда. Мы выступаем за традиционную немецкую музыку, литературу и другие национальные ценности.
— Против чего? — спросил отец.
— Ну… Всего нетрадиционного. Например, к сожалению, губная гармошка не относится к традиционным инструментам, и многие считают, что она оскорбительна для немецкого духа.
— Гармоника? — засмеялся Фридрих.
— Элизабет, мы зарабатываем на жизнь губной гармоникой, — сказал отец. — Благодаря ей ты можешь заниматься в училище медсестер и жить у Маргареты в Штутгарте. Давай не будем принижать музыкальный инструмент, который восходит к древнекитайскому шену.
— Отец, ты же не играешь на губной гармошке!
— Зато я играю. — Фридрих вынул из кармана гармонику, которую нашел на кладбище машин. — У нас клуб любителей игры на губной гармошке.
— Инструмент сам по себе не так важен, — сказала Элизабет. — Дело в том, какую музыку на нем играют. Эта музыка неприемлема.
— Как это? — спросил Фридрих.
— Я имею в виду негритянскую музыку. Джаз. Это упадочное искусство.
— У музыки нет национальности! — сказал отец. — У каждого инструмента — свой голос, и они сливаются в единую мелодию. Музыка — универсальный язык, понятный всем и каждому. Что-то вроде всеобщей религии. Я в нее верю, во всяком случае. Музыка выше любых различий между людьми!
— Отец, не все с этим согласны. А мы должны следовать руководящей линии национал-социалистической партии. Не следует слушать музыку еврейских композиторов и тем более исполнять ее.
— Не говори глупостей! — сказал отец.
В часах чирикнула кукушка.
— Молчи, кукушка, — прошептал Фридрих. — Иначе и тебя высмеют.
— Ничего подобного! — воскликнула Элизабет. — В Шварцвальде часы делают исключительно немецкие мастера. Гитлер призывает гордиться тем, что мы — немцы, а мы должны его поддержать. В конце концов, он наш канцлер!
— Однако наш президент пока еще Гинденбург! — Отец хлопнул ладонью по столу.
— Все говорят, что скоро Гитлер станет президентом. Отец, он — лучшее решение для нашей страны. А национал-социалистическая партия на сегодня — единственная сто́ящая политическая партия в Германии.
— Ты читала его книгу? — спросил отец.
Элизабет посмотрела прямо на отца стальным взглядом.
— Честно говоря, нет. Излишняя интеллектуальность не одобряется. Гитлер — лидер рабочих, простых людей, истинных немцев. Я очень хорошо знаю, какое будущее он видит для страны, знаю его идеологию…
— Он стремится к чистоте расы, — сказал отец. — Он утверждает, что все, кто не является немцами, — его враги!
Элизабет посмотрела на отца с жалостью:
— Отец, он просто хочет пробудить национальную гордость. Наш Союз — прекрасная организация для здоровых девушек истинно немецкого происхождения.
— И чем же это можно доказать? — спросил отец.
— Записи о крещении в церковных книгах, медицинские карты, брачные свидетельства… Вступить может любая девушка, если докажет, что у нее не больше одной восьмой крови определенных не-немецких национальностей. Не так все страшно, как ты думаешь. Знаешь, есть вещи и похуже, чем быть истинным немцем. — Она обернулась к Фридриху: — Тебе обязательно нужно вступить в гитлерюгенд! Будешь общаться с мальчиками из нашего городка, ровесниками. Они устраивают собрания, митинги, соревнования, занимаются спортом. Это так весело!
Фридрих потрогал свое лицо. Разве Элизабет забыла, как мальчишки-ровесники из их городка над ним издевались? А как насчет планов Гитлера по чистке населения? Может ли Фридрих считаться истинным немцем? Вдруг решат, что он недостаточно чист?
Он тихонько проговорил:
— Вряд ли им понравится мой вид.
— Ах, Фридрих, забудь про свою гордость! Все немцы должны объединиться на благо отечества! Ради счастливого будущего нашей страны и простых людей.
Фридриху вдруг показалось, что Элизабет повторяет слово в слово то же, что говорил Ансельм. Они что, ходили на одни и те же митинги?
— Фридрих не будет рисковать, — сказал отец.
— Отец, ты упрямишься, это безрассудно! А вот Маргарета меня поддерживает. Она меня понимает и разделяет мои чувства, так же как ее родители.
— Ее родители? — переспросил отец.
Элизабет вздернула подбородок:
— Это они нам посоветовали попробовать сходить на митинг!
Отец нахмурился и как-то весь сгорбился:
— Наши собственные родственники… Вот как, значит, ты проводишь свое время?
— Общественная работа занимает у меня только вечер среды и субботы, — ответила Элизабет. — И благодаря ей меня стали больше уважать и врачи, и медсестры. — Она встала из-за стола. — Отец, мне нравится в Союзе! Мы ходим в походы, устраиваем пикники. Поём! Я постоянно общаюсь с людьми, многим помогаю. Меня ценят за медицинские навыки. Я уже состою в Молодежной медицинской службе. И я твердо решила стать одним из вожаков! Буду подавать пример младшим девочкам.
— Мечты, мечты, — проворчал отец.
Элизабет пропустила его слова мимо ушей.
— Я не смогу часто бывать дома, потому что, будучи потенциальным молодежным лидером, должна все свое время отдавать Союзу немецких девушек. Отец, мне нужно свидетельство о крещении. И ваши с мамой тоже. Или свидетельства о браке. А если каким-нибудь чудом сохранились дедушкины или бабушкины, было бы замечательно! Тогда мне будет гарантировано место в руководстве.
В руководстве? Сестра намерена привлекать других к поддержке Гитлера?
В дверь дома постучали.
— Это, наверное, дядя Гюнтер со своим аккордеоном, — сказала Элизабет. — Может, хоть он за меня порадуется.
И она выбежала из кухни.
Отец встал, бормоча себе под нос:
— Дядя Гюнтер не порадуется. Я пошел спать.
— Штрудель не будешь? — спросил Фридрих. — И, может, немножко музыки?
Отец ответил, выходя за дверь:
— Аппетит пропал.
Скоро в кухню вошел дядя Гюнтер, обнимая Элизабет за плечи:
— Фридрих, наконец-то мы снова все вместе!
Фридрих выдвинул для дяди стул:
