Там погиб мой напарник. А я не только выжил, но и отправил в ад этого полковника Гранже, вынес ему мозги пулей из Гекаты
[31]. Так что американский допрос я уж как-нибудь выдержу. Спорим?
Ага, вот и дверь открывается. Не успели поспорить…
Зашел тип в костюмчике, судя по роже – еврей. Да, еврей, не ортодоксальный, с бородищей и в шляпе – но еврей, я таких сразу просекаю. В прокуратуре таких полно. Нет, я не антисемит. Просто доверия к ним нет, люди они… такие.
– Добрый день, – заявил он, присаживаясь напротив меня.
…
– Мистер… Краев.
…
– Я так полагаю.
Я не схватил наживку – уже в третий раз. Есть одно правило – не делай то, что от тебя ждут, и не вступай в разговор на чужих условиях. Проиграешь. Тем более если твоя позиция слабее. Импровизируй – и ты заставишь уже противника менять тактику на ходу и подстраиваться под тебя.
А в том, что это противник, – я ни разу не сомневаюсь. Американское государство оторвалось от нужд и чаяний своих граждан и ведет безумную, убийственную политику разрушения как внутри страны, так и за ее пределами. Так что это – противник.
Тип понял, во что я играю, вопросительно посмотрел на меня.
– Вы не желаете сотрудничать?
– Нет…
– Интересный ответ. Почему же?
– Потому что я не вижу, где мы можем посотрудничать.
– Простите?
– Сотрудничество. Этот термин означает, что две стороны работают вместе над чем-то к обоюдной выгоде. Здесь я не вижу, над чем бы мы могли поработать и какова здесь моя выгода. Вам что-то нужно от меня, и вы хотите это получить, не давая ничего взамен, но чтобы это выглядело пристойно, вы заменяете термин «допрос» на более политкорректный «сотрудничество». Хотя это остается допросом, верно? Ну, а сейчас я желаю один телефонный звонок, моего адвоката, и чтобы меня доставили к судье. Habeas corpus act это называется. Это не сотрудничество, это мои права, предоставленные мне законом и Конституцией США. И пока я все это не получу – на что я имею полное право, – я не вижу поводов для сотрудничества.
Тип в костюмчике сначала удивился, потом разозлился. Но этого я и хотел.
– Полагаю, вы не понимаете, в каком положении находитесь, мистер Краев. У меня есть право задержать вас по подозрению в антигосударственной деятельности и держать вас там, где я захочу и столько, сколько я захочу, не предъявляя никаких обвинений. У вас – нет никаких прав. Это понятно?
– Понятно, – кивнул я, – только вот я не знаю, чем провинились американские налогоплательщики, чтобы они содержали невиновного человека за свой счет слишком долго. И да… я предпочитаю пиццу с мясом. Никаких морепродуктов и прочего дерьма.
– Что?
– Пицца. Вы же должны меня чем-то кормить, если будете содержать здесь сколь угодно долго. Я предпочитаю итальянскую кухню. Русская тоже сойдет. Но никакого Китая, никакой Азии – я это терпеть не могу.
Этого тип в костюмчике стерпеть уже не смог – вскочил и вышел из допросной.
Дальнейших вариантов было два – сейчас им надо было принять какое-то решение. Либо меня отпускают, либо начинают прессовать. И то и другое Америка умеет – если тут прессуют, то прессуют. Другое дело, что против меня у них есть.
Черт… Боб, ты прав был. Действительно – следили. Вопрос в том, почему.
Деньги? Стуканул кто-то? Просто плановая проверка?
И где ты сам, друг мой? Может, в другой комнате сидишь? Но ты тоже не расколешься, знаю я тебя…
От нечего делать я начал насвистывать русский мотивчик, который вчера услышал на Брайтон-Бич.
Скажи мне до свиданья
Скажи мне прощай
Скажи мне до свиданья
Я буду по тебе скучать…
– Он тебя расколол…
– Сама бы попробовала! – огрызнулся Рифкин. Он нервно пил кофе… Алану он знал с тех пор, когда она еще начинала судебным бухгалтером по делам мафии.
– И попробую. Хочешь, скажу новость?
…
– Знаешь, кому принадлежит «мерс», на котором ездит этот тип. Ну, который там, у офиса стоял?
???
– Михаилу Гришману!
Рифкин удивленно поднял брови
– Ты уверена?
– Точно. Пробила номер.
– Ни хрена себе… это получается человек старика Гришмана?
– Возможно. И скорее всего кто-то уже несет в суд habeas corpus
[32].
– Че-ерт.
– Нам нужен не он. Нам нужна информация по Брю.
– Давай, я попробую.
– Ты? Ты же работаешь в разведке.
– Ну… это не мешает мне попробовать, так?
– Так, но…
Алана уже допила свой кофе и решительно поднялась со стула.
Я ошибся. Одно из двух. Либо выпустить, либо прессовать. Но того, что сделали они, я на самом деле не ожидал. Совсем.
Открылась дверь, но вошел не адвокат, не прокурор, не этот тип, а… Алана! Да, да, та самая Алана, которую я подцепил в ДжФК. Я даже это платье видел – оно у нее на стойке висело.
Твою же мать…
Это что – подстава? А что – запросто? Вопрос в чем – смысл? Компромата тут никакого быть не может – был секс и был, что с того-то. Жены у меня нет, шантажировать скандалом и разводом бессмысленно. Тогда что?
И пока я это думал, дамочка, которую я сутки тому назад пользовал, уселась на место, на котором только что сидел нью-йоркский еврей (спорим, бывший атторней), и выложила на стол фото. Мне одного взгляда было достаточно, чтобы все понять…
– Как это произошло?
Я сразу узнал машину Боба – он гордился ей. Старый пикап «Форд Ф-250»… пять литров, восемь цилиндров, честный полный привод и усиленная подвеска, никакого алюминия, одна сталь. У него была нахлобучка, закрывающая кузов, – такие любят ставить охотники и рыболовы, потому что тогда можно будет расстелить в кузове спальный мешок и ночевать, и не платить за мотель. Боб бы так и сделал. Он ни за что бы не заплатил за мотель…
– На дороге. Машина внезапно потеряла управление. Загорелась и взорвалась. Мы предполагаем, что это не случайность.
– Он… возил канистры с топливом в кузове, – сказал я, – две или три. Говорил, что… на всякий случай.
– Есть признаки того, что они и взорвались. Кто-то обстрелял машину. Бронебойно-зажигательными…
