Еще до объявления войны Турция закрыла Дарданеллы для русской торговли, и у России для сношения с внешним миром оставались только далекий Владивосток и Архангельск, замерзающий более чем на полгода; а небольшой незамерзающий порт Александровск на Мурмане был мало приспособлен для приема конвоев. В феврале 1915 года немцы развернули новое наступление в Восточной Пруссии, которое закончилось под Аугустовом. Несмотря на героическое сопротивление, русские потеряли 11 тысяч пленными. Кровопролитные сражения развернулись в карпатских перевалах. Но 22 марта, после шестимесячной осады, русские взяли Перемышль, а в конце апреля вошли на территорию Венгрии.
Сознавая, чем это грозит, немцы бросились на помощь союзникам. Вот теперь война пошла вспять. В мае 1915 года немцы, сняв с французского фронта три десятка дивизий, перешли в яростное наступление на двух оконечностях восточного фронта. Удар, еще удар – и русские потеряли Перемышль и Львов. Вынужденные эвакуировать всю Галицию, русские с боями отступали. Пришлось оставить и Польшу, и Литву. Фронт проходил теперь через Ригу, Двинск, Пинск, Тарнополь. Русские потери убитыми, ранеными и пленными составляли теперь 3 миллиона 800 тысяч человек. Слабая организация транспорта, никудышное снабжение армии продовольствием и боеприпасами вообще ставили под сомнение возможность реванша и сопротивления. Не обладавшая мощной военной индустрией Россия вынуждена была обратиться к союзникам за подкреплениями; но Франция и Англия сами нуждались в военном материале и не могли поставлять их в требуемом количестве.
[216] Плохо одетые, слабо экипированные, солдаты, ведомые в бой Вел. кн. Николаем Николаевичем, зачастую шли с одними штыками против немецких пулеметов. Отборные полки империи, опора престола и гордость монарха, вся щегольская и удалая офицерская каста были принесены в жертву в первые же месяцы схваток, ибо верховное главнокомандование русских рассчитывало на скорую победу. Между тем французский посол Морис Палеолог требовал от лица Франции все новых усилий со стороны России. Сколько же душ еще будет положено на алтарь кровавой бойни? До сознания еще недавно полного энтузиазма общественного мнения дошло, что война будет затяжной и жестокой. Все больше и больше ходило разговоров об измене – в марте 1915 года стали распространяться слухи о раскрытии крупной шпионской организации во главе с жандармским полковником Мясоедовым; появилось официальное сообщение о том, что этот полковник был предан военно-полевому суду и повешен.
[217] А ведь ему покровительствовал сам военный министр Сухомлинов! Не наводнено ли правительство вражескими агентами?!
За обедом с богатейшим российским промышленником Путиловым Морис Палеолог задал ему вопрос, какое будущее, на его взгляд, ждет Россию. Закурив сигару, Путилов дает волю своему пессимизму: «Дни царской власти сочтены; она погибла, погибла безвозвратно… Отныне революция неизбежна… Революция может быть большим благополучием для народа, если, разрушив, она сумеет построить вновь. С этой точки зрения, революции во Франции и в Англии кажутся мне скорее благотворными. У нас же революция может быть только разрушительной, потому что образованный класс представляет в стране лишь слабое меньшинство, лишенное организации и политического опыта, не имеющее связи с народом… Сигнал к революции дадут, вероятно, буржуазные слои, интеллигенты, кадеты, думая этим спасти Россию. Но от буржуазной революции мы перейдем к революции рабочей, а немного спустя к революции крестьянской. Тогда начнется ужасающая анархия, бесконечная анархия…»
[218]
Тем не менее Николай по-прежнему хранил надежду на военный успех. Русское дело правое. Бог защитит Россию! Но иное мнение было у Распутина: вернувшись в Петроград по исцелении от раны, он заявил в кругу своих почитательниц: «Слишком много мертвых, раненых, вдов, сирот, слишком много разорения, слишком много слез… Подумай о всех несчастных, которые более не вернутся, и скажи себе, что каждый из них оставляет пять, шесть, десять человек, которые плачут… Я знаю деревни, большие деревни, где все в трауре… А те, которые возвращаются с войны, в каком состоянии… Эта ужасно! В течение больше двадцати лет на русской земле будут пожинать только горе».
[219] По словам Распутина, против воли Божией Россия вступила в эту войну, Христос возмущен потоком слез и стонов, возносящихся к Нему с земли русской. Но им, генералам, гибель мужиков не мешает ни есть, ни пить, ни наживаться… Увы, не им одним отольется кровь жертв войны – она отольется и царю, ибо царь – отец мужиков… Возмездие Божие будет ужасным…
Впрочем, самому Распутину гибель русских мужиков тоже не мешала есть и пить всласть. Как-то раз на развеселой вечеринке в шикарном зале модного московского ресторана «Яр» случился скандал. Ужиная в компании двух журналистов и трех хорошеньких дамочек, он, по своему обыкновению, рассказывал им во всех подробностях о своих амурных похождениях в Петрограде: называя в лицах покоренных им женщин, он смаковал секреты их анатомических прелестей, высказывал предпочтения в манерах ласок и утверждал, что жилет, который он носит под кафтаном, расшит самой императрицей; говоря об этой последней, он называл ее старухой и завершил свои откровения словами: «Я делаю с нею, что хочу». От такого беспардонства одна из дамочек поспешно ретировалась. Свидетелями сцены были официанты, певицы-цыганки, балалаечники. Об этом скандале доложили префекту полиции, который довел его до сведения товарища министра внутренних дел В.Ф. Джунковского. Последний представил государю доклад с точным описанием происшествия; допросы свидетелей подтвердили точность фактов и слов, прозвучавших из уст Распутина. Происшествие крайне раздосадовало Николая, но его благоверной вместе с Анной Вырубовой быстро удалось убедить государя, что это нечистый попутал их святого друга. Благодарение Богу, который посылает на землю своих истинных вестников! Анна Вырубова убедилась в этом еще больше, когда по молитвам «старца» она мало-помалу оправилась от шока и травм, полученных в результате железнодорожной катастрофы, случившейся 2 января 1915 года.
[220]«Жить она будет, но останется калекой», – сказал Распутин, когда врачи в один голос предрекали роковой исход.
