Несчастье произошло в городе Оцу – побывав на приеме у губернатора, цесаревич собирался возвращаться в Киото. Николай со свитой ехали в легких открытых повозках, которые тянули рикши. Кортеж следовал по узкой улице сквозь кордон из двух рядов полицейских, расставленных в восьми шагах друг от друга. В ряды полицейских затесался фанатик-японец по имени Тсуда Сантсо – в момент, когда тележка с цесаревичем поравнялась с ним, он подскочил к ней и нанес Его Высочеству удар мечом, который держал обеими руками. Лезвие проникло в голову до самой черепной кости. По сообщениям врачей, жизнь его вне опасности. Покушавшийся собрался было нанести второй удар, но, к счастью, греческий царевич Георг сшиб его с ног. А тут подоспели верные своему долгу полицейские. Фанатик упал в обморок. Придя в себя, он только пробормотал, скорчив гримасу ненависти: «Я самурай». Потеряв много крови, Николай тем не менее сохранил спокойствие; в эту ночь он крепко спал, а проснувшись, даже выказал беззаботную веселость. Сам микадо пожаловал к его изголовью. Японский двор пребывает в отчаянии.
От этого ранения у царевича останется рубец костной ткани, который будет давить на мозг, отчего несчастный будет страдать частыми и мучительными мигренями. Проникнув в его плоть, лезвие японского меча нанесло удар и по его самолюбию. Душевная боль, вызванная этим ничем не заслуженным нападением, не проявляясь внешне, терзала все его нутро. В нем затаилась глухая ненависть к Японии, где его так дурно приняли. Во избежание новых приключений такого рода Александр III приказывает ему срочно прервать путешествие и направиться во Владивосток для участия в церемонии закладки самой восточной станции Транссибирской железнодорожной магистрали. На обратном пути Николай отдал в Томске поклон могиле старца Федора Кузьмича – ведь, согласно поверью, в ней покоились останки не кого иного, как царя Александра I. Он, конечно, не верил в эти легенды, но все же народная молва не оставляла его сердце равнодушным. По мере приближения к родному дому впечатления от путешествия сливались в его сознании в некую путаницу причудливых красок, в итоге в памяти отложилось немногое. После девятимесячных странствий ему больше всего на свете хотелось вернуться к своим товарищам-офицерам, показаться в блистательных салонах и, конечно же, увидеть прелестную Матильду Кшесинскую, воспоминания о которой не дано было вытеснить из его сознания никаким восточным впечатлениям.
Глава вторая
Романы юности
Едва вернувшись в Санкт-Петербург 4 августа 1891 года, Николай отправляется в Красное Село, где проводила лето царская семья. Но не стремление побыстрее встретиться с родителями было причиной такой спешки. Вместо того, чтобы провести с ними вечер, он отправился в театр, чтобы рукоплескать Матильде Кшесинской, выступавшей в балете «Спящая красавица». Особенно пленительным виделся ему образ Красной Шапочки, оказавшейся с глазу на глаз со злым Волком – невинные и испуганные взгляды юной прелестницы наполняли его сердце радостью.
Больше даже – наследник престола решается на дерзостный шаг: пожаловал на дом к Матильде Кшесинской и назвался гусаром Волковым (это был его попутчик по восточному путешествию), Матильда уже в течение нескольких дней не выходила из комнаты, леча нарывы – один на веке, другой на прелестной ножке. Коль скоро ей приходилось носить повязку на глазу, она никак не была настроена принимать визитеров. Тем не менее она явилась в гостиную – представьте же себе ее изумление, когда вместо гусара Волкова она увидела наследника престола! По всему ее телу, с головы до ног, пробежала радостная дрожь. «Я не верила своим глазам, вернее, одному своему глазу, так как другой был повязан, – вспоминала она. – Эта нежданная встреча была такая чудесная, такая счастливая. Оставался он в тот первый раз недолго, но мы были одни и могли свободно поговорить. Я так мечтала с ним встретиться, и это случилось так внезапно. Я никогда не забывала этого вечернего часа нашего первого свидания.
На другой день я получила от него записку на карточке:
„Надеюсь, что глазок и ножка поправляются… до сих пор хожу, как в чаду. Постараюсь возможно скорее приехать. Ники“».
[13]
И он действительно вернулся, и его настойчивые ухаживания одновременно льстили и беспокоили родителей Матильды, тем более что красавица-дочь более не скрывала своей привязанности к царевичу. Последний являлся каждый или почти каждый день – то один, то в компании своих кузенов, юношей великокняжеского звания. К дружеской компании присоединялась и старшая сестра Матильды – здесь весело танцевали, пели хором, наряжались, тайком попивали шампанское. Николай вручил даме своего сердца золотой браслет с крупным сапфиром и мелкими бриллиантами. На конских состязаниях он посылал ей цветы в ложу, а однажды подарил ей свою фотографию с надписью: «Здравствуй, душка». Вскоре эта идиллия стала предметом пересудов в русском великосветском обществе.
Однажды вечером к Матильде по приказу государя явился полицмейстер для установления личностей находившихся у нее лиц. Вот что писал на этот счет в своем дневнике публицист А.С. Суворин, издававший крупнейшую газету «Новое время»: «Наследник посещает Кшесинскую и… ее (многоточие в оригинале. – С.Л.) Она живет у родителей, которые устраняются и притворяются, что ничего не знают. Он ездит к ним, даже не нанимает ей квартиры и ругает родителя, который держит его ребенком, хотя ему 25 лет. Очень неразговорчив, вообще сер, пьет коньяк и сидит у Кшесинских по 5–6 часов, так что очень скучает и жалуется на скуку».
[14] Страсть царевича к без пяти минут царице сцены не оставила равнодушной и Ея Превосходительство А.Ф. Богданович, супругу ярого монархиста генерала Богдановича:
[15]«Цесаревич серьезно увлечен танцовщицей Кшесинской 2-й, которой 19 лет. Она не красивая, не грациозная, но миловидная, очень живая, вертлявая, зовут ее Матильдой. Цесаревич говорил этой „Мале“ (так ее зовут), что упросил царя два года не жениться. Она всем и каждому хвалится своими отношениями с ним». (Запись от 21 февраля 1893 года.)
Безразличная к этим салонным сплетням Матильда хотела теперь только одного – выбраться из-под родительского крова и обзавестись собственным уголком. «Встречаться у родителей становилось просто немыслимым. Хотя Наследник, с присущей ему деликатностью, никогда об этом открыто не заговаривал, я чувствовала, что наши желания совпадают… Я сознавала, что совершаю что-то, чего я не имею права делать из-за родителей. Но… я обожала Ники, я думала лишь о нем, о моем счастье, хотя бы кратком…»
[16]
После тягостного объяснения с отцом, который прекрасно понимал, что творится на душе у дочери, и лишь спросил, отдает ли она себе отчет в том, что ей никогда не суждено выйти замуж за наследника престола! – она вместе со старшей сестрой переезжает в особняк под номером 18 по Английскому проспекту, некогда построенный великим князем Константином Николаевичем – братом Александра II – для танцовщицы Кузнецовой. На новоселье Ники подарил Матильде питейный сервиз из восьми золотых чарок, инкрустированных редкими камнями. Связь между ними сделалась официальной. «Наследник писал Кшесинской, – отмечает А.C. Суворин (она хочет принимать православие, может быть, считая возможным сделаться императрицей), – что он посылает ей 3000 рублей, говоря, что больше у него нет… что он приедет, и… „тогда мы заживем с тобой, как генералы“. Хорошее у него представление о генералах! Он, говорят, выпросил у отца еще два года, чтобы не жениться. Он оброс бородкой и возмужал, но тем не менее маленький».
[17]
