Когда в 1901 году царь с царицей вновь посетят Францию, они откажутся от размещения в Париже и устроятся в Компьене, чтобы избежать назойливой толпы, изматывающих празднеств и возможных покушений – такова была преследовавшая венценосцев идея фикс! А тогда, в 1896-м, им хотелось только одного: поскорее вернуться восвояси, одарив своих слишком услужливых хозяев последней учтивой улыбкой…
* * *
Вернувшись в Санкт-Петербург после европейского турне, Николай наконец-то почувствовал себя готовым к управлению страной твердою рукою. Покинув прелестный Аничков дворец и выпорхнув таким образом из-под мамашиного крылышка, он жительствовал теперь в Зимнем дворце – огромном сооружении на берегу Невы в стиле русского барокко, перегруженном украшениями и увенчанном множеством статуй, вознесшихся над железною крышей. Эта суровая резиденция помогала ему оставаться под впечатлением, что он продолжает великие деяния своих предков. В 1897 г. он принимает Франца-Иосифа, затем Вильгельма II, а в конце августа – президента Франции Феликса Фора, принимавшего участие в крупных празднествах в столице и Петергофе. По этому случаю царь впервые произнес слова «союзные нации», но уточнив при этом, что он желает придать политике решительно пацифистский характер. По его приглашению в Гааге с 18 мая по 29 июля 1899 года состоялась конференция 28 государств, объединенных искренним стремлением добиться в ближайшие пять лет ограничения вооруженных сил представленных на конференции держав. Поскольку Германия и Англия выказали свою неуверенность, конференция затопталась на месте и кончилось тем, что участники разъехались, надавав друг другу зыбких обещаний добрососедства. Но уже в августе того же года французский министр иностранных дел Делькассэ вступает в тайные переговоры в Петербурге со своим российским коллегой Муравьевым и добивается укрепления франко-русского союза. В этом шаге выразилось желание Николая выполнять посмертную волю своего батюшки.
У молодого государя появился еще один повод для гордости – 10 июня 1897 года дражайшая Аликс разрешилась от бремени крепкой девочкой – Вел. княжной Татьяной. Ольга была без ума от радости, когда у нее появилась сестричка – она была для нее как живая кукла. Два года спустя, 26 июня 1899 года, на свет появилась третья Вел. княжна – Мария. Еще два года – и 18 июня первого года двадцатого столетия возвестила мир о своем рождении четвертая дочь Николая – Анастасия. И ни одного мальчишки! Искренне радуясь каждому прибавлению в августейшем семействе, Николай тем не менее беспокоился: ему нужен был наследник мужского пола. Но он не терял надежды: Александра молила Господа с таким усердием, что оно наверняка будет вознаграждено! Ну, а в ожидании четыре Вел. княжны были усладою семейства; несмотря на столь нежный возраст, каждая из них уже показывала свой характер. Красивые, жизнерадостные, от них веяло здоровьем. Ради них, ради жены, во имя памяти своего батюшки, который взирал с небес, Николай стремился сделать свое правление образцовым.
Продолжать линию, начертанную предшественником, он стремился в первую очередь во внутренней политике. Так, он сохранил на своих постах важнейших министров, трудившихся при Александре III. Среди них особым размахом выделялись два государственных мужа: Константин Победоносцев и министр финансов Сергей Витте. От Победоносцева Николай еще в самом нежном возрасте воспринял убеждение в божественной непогрешимости царя и необходимости нераздельной власти. Этот непреклонный, целостный и патриотичный до мозга костей персонаж отвергал любую уступку, которая могла бы ослабить монархию. Став свидетелем конвульсий, в которых корчилась Россия при претворении в жизнь реформ Александра II, он становился на дыбы, чуть кто заикался о попытках социальных новаций. Не будучи «в принципе» врагом свободы, он отказывался признавать право на нее за нацией, столь мало приспособленной к тому, чтобы понимать ее и с умом пользоваться. И Николай наивно следовал в его русле. «Победоносцев явился, как всегда, с добрыми советами и разными уведомлениями», – помечает он в своем дневнике. При этом он все же начинает чувствовать, что этот закоренелый старец, этот «Великий Инквизитор», как называли его многие, – человек минувшего века, с перекошенным в критике лицом и неспособный хоть одним глазом взглянуть в будущее.
Тем не менее Россия нуждалась в эволюционном развитии – как в политическом, так и в экономическом плане. Мало-помалу Николай обернул свой взор к Витте, который, будучи верным слугою трона, держался вполне современного мышления. Рекомендацией этому персонажу в глазах юного царя служило то, что его открыл, вывел на большую дорогу и поддерживал обожаемый отец. В бюрократических кругах Санкт-Петербурга Витте почитался опасным и гениальным выскочкой. Сын скромного служащего немецких кровей, он имел возможность учиться только благодаря стипендии, а закончив учебу, поступил на работу в Управление Юго-Западных железных дорог, чтобы зарабатывать на жизнь. Замеченный начальством, затем Александром III, он был назначен последовательно директором Департамента железнодорожных дел, министром путей сообщения и, наконец, министром финансов. Выйдя из низов, он общался с самыми различными слоями и накопил глубокие знания о российской действительности. Как раз этих-то знаний часто не хватало его коллегам, вышедшим из привилегированных классов. Эти последние не могли простить ему ни быстрого восхождения, ни женитьбы на разведенной женщине еврейских кровей. Его суровое бородатое лицо, категоричный тон, вспыльчивость и горячность имели резонанс в высших правительственных сферах. Он не был ни ловким функционером, ни двуликим царедворцем, но практичным человеком, прочно стоящим на земле, в общем – человеком новой России.
«Витте… не подходил под шаблон ни „консерватора“, ни „либерала“. Он совмещал черты, которые редко встречаются вместе, и этим приводил своих врагов в недоумение: „Когда же он искренен и где он хитрит?“ А оригинальность его была в том, что он совсем не хитрил. (Выделено автором. – С.Л.) Его политический облик и место, которое он мог занять в нашей истории, не укладывалось в шаблонные представления… Он олицетворял собой то, что в обреченном на гибель, разрушающем себя Самодержавии еще оставалось здоровым и что могло спасти ему жизнь».
[54]
Итак, пренебрегая догмой в пользу эффективности, Витте принялся вытаскивать страну из летаргии. Доверие, которое ему засвидетельствовал покойный государь, позволило ему получить от Николая определенную свободу маневра в финансовой и экономической сферах. Под предлогом борьбы со злоупотреблениями производителей и оптовых торговцев алкоголем он мало-помалу установил государственную монополию во всей стране, что принесло казне немалые доходы. Витте также с успехом разместил на парижском рынке масштабный российский заём. К концу XIX века курс российского бумажного рубля сильно упал, и в январе 1897 года Витте объявил о девальвации – бумажный рубль приравнивался к 2/3 золотого, иначе говоря, за 15 бумажных давали 10 золотых рублей. Благодаря свободному размену бумажных рублей на золото национальная валюта стала конвертируемой – стабильный рубль привлек иностранные капиталы. Если в 1890 году их суммы приравнивались в 200 миллионам рублей, то в 1900 году – уже к 900 миллионам. Благодаря этим средствам в стране оживали производства и создавались новые. Немало предприятий были основаны французскими и бельгийскими обществами. Крупные текстильные производства вокруг Москвы, в Лодзи и Варшаве работали на полную мощь. Интенсивно эксплуатировались месторождения природных богатств на Украине, на Урале и на Кавказе. На юго-западе развивалась сахарная промышленность. Повышенные таможенные пошлины защищали русские товары от иностранной конкуренции. Витте принимал меры и к улучшению положения крестьянства, разрешив Государственному банку финансирование кредитных обществ. Чтобы пробудить у молодежи интерес к технике, во всех крупных городах стали открываться профессиональные училища. Одновременно росла сеть российских железных дорог, протяженность которых возросла с 1895 по 1905 год вдвое; сооружавшиеся частично на средства частных компаний, эти линии постепенно выкупались государством. Участки Транссибирской магистрали, начатой еще при покойном государе, вводились в строй один за другим; сложнее всего оказался Байкальский участок, проходивший по тайге и болотам; кроме всего прочего, на нем одном необходимо было пробить 33 туннеля. Но вот настал день – и Санкт-Петербург оказался напрямую связанным с Владивостоком стальною линией длиной в 8731 версту, прорезавшей Сибирь и северную Маньчжурию. Это гигантское свершение поманило на плодородные равнины Зауралья многочисленных переселенцев из губерний, где имелся избыток земледельческого населения. 12 июня 1900 года Николаем II была отменена ссылка в Сибирь – но не из гуманных соображений, а с целью избежания засорения этого обширного и богатого региона «дурными» элементами. Зато число свободных крестьян, желавших обосноваться на не паханных еще землях, постоянно росло. Росло и население страны в целом – предпринятая в январе 1897 г. по инициативе Витте первая Всероссийская перепись населения показала численность населения в 126 миллионов душ.
