Дидро, приехавший бросить добрые зерна на эту бесплодную почву, постепенно понимает, что императрица не намерена тотчас применять на практике прекрасные теории, о которых он уже много дней с ней беседует. Она одобряет, улыбается, а Россия продолжает жить как прежде. Тем не менее он излагает для нее на бумаге свои советы под заголовком: «Философские и исторические заметки». Она с волнением и интересом принимает сей документ, кладет в шкатулку, где и благополучно забывает его. Зима идет к концу, и Дидро, со смешанными чувствами очарования и разочарования, начинает подумывать об отъезде. Его не задерживают. Императрица дарит ему перстень, меховую шубу, собственную карету и «три мешочка, по тысяче рублей в каждом». «Но, – пишет он жене, – если вычесть из этой суммы стоимость расписной эмали и двух картин, подаренных мной императрице, расходы на возвращение и на подарки, кои следует преподнести Нарышкиным… нам останется пять или шесть тысяч франков, а то и меньше».
Екатерина не взяла на себя никаких точных обязательств в том, что касается опубликования новой «Энциклопедии». Неважно, Дидро все равно считает, что у нее – «душа Брута и прелести Клеопатры». Расставание в марте 1774 года было грустным. Дидро боится возвращаться. И не случайно. Во время переправы через Дунай лед под ним проламывается и карета медленно погружается в воду. Старик едва не утонул и был с трудом вытащен из кареты слугами, а лошади погибли. Перепуганный философ слег, но отделался простудой с жаром и коликами. Багаж на три четверти пропал. Добравшись до Гааги, он все же нашел в себе силы написать «Замечания о Наказе Ее императорского величества депутатам по поводу устройства законов». Прочитав это искреннее послание, Екатерина не скрывает своего возмущения. За несколько месяцев бесед с Дидро она поняла, что это – сумасброд, пустой мечтатель, жонглирующий словами. И он позволяет себе критиковать ее «Наказ»! «Это сочинение („Замечания“) сплошная болтовня, в нем нет ни знания предмета, ни мудрости, ни прозорливости, – напишет она Гримму после смерти Дидро. – Чтобы мой „Наказ“ понравился Дидро, он должен был бы перевернуть все вверх дном».
Тем не менее, едва добравшись до Парижа, Дидро посылает благодетельнице письмо с выражением безграничной благодарности: «Имею честь писать Вашему величеству из семейного лона. Родители, братья, сестры, дети и внуки, друзья и знакомые припадают к Вашим ногам и благодарят за оказанную мне при дворе благожелательность. Я ставлю Вас на один уровень с Цезарем, Вашим другом, и выше Фридриха, Вашего опасного соседа, есть еще место рядом с Ликургом и Солоном, и Ваше величество займет его. Таково пожелание, которое смеет Вам высказать галло-русский философ».
Другой «галло-русский философ» неодобрительно относится к конкуренции в сердце императрицы. Рассказы и байки Дидро о его долгом пребывании на берегах Невы до того расстроили Вольтера, что он захворал от ревности. Давно уже ни одного письма не получал из Санкт-Петербурга старый отшельник из Ферне! Неужели Екатерина отвернулась от него и влюбилась в другого? Не выдержал он и написал 9 августа 1774 года «Северной Семирамиде»:
«Мадам, я явно в опале. Ваше императорское величество бросило меня, променяв на Дидро, или на Гримма, или на какого-то другого фаворита. Никакого уважения с Вашей стороны к моей старости. Можно было бы понять, если бы Ваше величество была французской кокеткой, но как может императрица-победительница и законодательница быть такой легкомысленной?.. Я перебираю в голове все мои прегрешения, которые могли бы оправдать Ваше безразличие. Теперь понимаю, что нет такой страсти, которой бы не пришел конец. Эта мысль свела бы меня в могилу, если бы я и без того не стоял на краю ее, от старости…» Подпись: «Ваш поклонник, Вами заброшенный русский старец из Ферне».
Екатерина отвечает ему в том же шутливом тоне: «Живите, месье, и давайте мириться; ведь нам нет причины ссориться… Вы настолько хороший русский, что никогда не станете врагом Екатерине».
Довольный ответом, Вольтер заявляет, что он слагает оружие и «вновь дает себя заковать в кандалы». Теперь он пишет, что мечтает (конечно, сам в это не веря) закончить дни свои на берегах Невы: «Почему бы не доставить себе удовольствие дать захоронить меня где-нибудь в Петербурге, я мог бы наблюдать, как Вы прогуливаетесь под триумфальными арками, обвитыми лаврами и оливковыми ветвями». Между ним и Дидро устанавливается обмен преувеличенными похвалами. Кто выше поднимет и качнет кадило. Если Вольтер мечтает умереть в России, то Дидро якобы жалеет, что не может там жить, ведь там, как нигде, он чувствовал свободу мышления. «Помню, я сказал Вашему величеству, что в стране, где людей называют свободными, моя душа была душой раба, но она стала душой свободного человека в стране людей, называемых рабами, – пишет он. – И это – не красное словцо придворного, а истина, и я убедился в этом, оглядываясь отсюда».
По правде говоря, отъезд герцогини со свитой, а затем и Дидро принесли большое облегчение Екатерине. В течение многих недель ей пришлось себя сдерживать во время дворцовых праздников и праздных бесед с философом, чтобы скрыть грызущую тревогу. Слушать туманные размышления француза о счастье крепостных, когда крестьянская война, начавшись на Урале, грозила перевернуть империю, для этого нужно было иметь железные нервы. Уже из салона в салон передается имя главаря бунтовщиков: Емельян Пугачев. Кто он? Простой донской казак, участник Семилетней войны и турецкой. Дезертировал, был осужден, бежал, опять был схвачен, снова бежал, выдавал себя за отшельника-раскольника, потом стал называть императором Петром III, чудесным образом ускользнувшим от своих убийц. Между 1762 и 1770 годами в юго-западных губерниях появлялись четыре лже-Петра III: Богомолов, Кременев, Асланбеков, Евдокимов… Может быть, хоть пятый – настоящий? В глазах народа могилы великих никогда полностью не закрыты. Кто, как не царь, может претендовать на дар оставаться всегда живым? Конечно, Пугачев ничем не похож на Петра III. Император был высокого роста, узкоплечий и говорил хорошо только по-немецки, а Пугачев – среднего роста, коренастый, с черной бородой и по-русски говорит свободно. Но кто будет придираться к пустякам, имея дело с призраком. Спаситель нужен был позарез, потому и верили сразу, что это он. Народ страдает, Екатерина раздарила столько земель, что число крепостных быстро выросло. Война с поляками и турками вызвала увеличение налогов, падающих прежде всего на плечи самых бедных. Несмотря на обещания императрицы, староверов по-прежнему притесняют и гонят. На оружейных заводах и рудниках Урала рабочие находятся в диких условиях, и часто приходится применять войска, чтобы подавлять бунты. Царским указом казацкая вольница была сильно урезана, и эти гордые, свободолюбивые и смелые люди с трудом терпят новые порядки. Они образуют внутри огромного аморфного русского народа некий немногочисленный и склонный к авантюрам этнос. У них свои обычаи, свои законы и атаманы. Они хотят жить как прежде, не хотят гнуть шею. И вот на берегах Яика, на Южном Урале появляется некий Пугачев, выдающий себя за Петра III. Он рассылает письма, зажигающие души. В этих прокламациях он обращается к массе недовольных: к крепостным, привязанным к земле или к заводам, к башкирам и киргизам, мусульманам, лишенным своих земель, к казакам разных губерний. Всем обещает волю и богатство. Яицким казакам, например, он обещает вернуть реку Яик
[96] по всей его длине. Они получат жалованье, хлеб, деньги, свинец. Новость распространяется со скоростью ветра: Петр III вернулся после одиннадцати лет отсутствия, чтобы освободить народ от ига крепостничества. Жена велела убить его именно потому, что он хотел добра своим подданным. Господь спас его в последний момент, ведь Господь милостив к России. Пришло время рассчитаться с «чертовой немкой» за преступления против царя и против народа. Казаки тысячами стекаются к новому атаману, крестьяне Приуралья и Юга России приходят, вооруженные топорами да вилами с косами, чтобы силой отнять право на счастье. Неужели все они верят, что их вожак – действительно император? Нет, конечно. Неграмотные и суеверные мужики видят в нем батюшку-царя, воскресшего из мертвых, а большинство казаков, более проницательных, считают его своим человеком, способным вести их к победе. «Какая разница – царь он или не царь, – говорят они. – Мы и из дерьма князя сделаем. Если не удастся Москву завоевать, мы здесь, на Яике, свое царство устроим».
[97] К октябрю 1773 года у Пугачева собрано разношерстное войско из хорошо обученных казаков, беглых крепостных, крестьян-староверов, взбунтовавшихся рабочих и просто разбойников с большой дороги. Превозносимый восторженной толпой, Пугачев и сам не знает, кто он: человек, исполняющий священную миссию, или ловкий обманщик. Во всяком случае, он умеет своим словом поднять народ и повести его за собой. Он любит появляться на людях в кафтане, шитом золотом, в меховой шапке, с медалями на груди. Окружающие его «офицеры» одеты, как и он, с варварской роскошью. С шашками наголо, с развевающимися знаменами, его штаб и эскорт скачут по полям и лугам. С наглой насмешкой Пугачев присваивает своим приближенным фамилии наиболее известных людей империи: граф Чернышев, граф Воронцов, князь Орлов, граф Панин. Он чеканит монеты со своим изображением и подписью: «Петр III, император всея Руси». Армия его растет по мере продвижения от деревни к деревне. Дышащая ненавистью орда скачет по дорогам, поднимается на лодках по Волге, как во времена Стеньки Разина, разбойника, терроризировавшего страну за сто лет до того. С приближением повстанцев дворяне, остающиеся без слуг, с перепугу прячутся в своих имениях. Найти и схватить их – вот цель разъяренной до безумия толпы. Дворянских детей убивают, женщин насилуют, а затем с хохотом рубят шашками. Помещиков сперва избивают, сдирают кожу с живых, сжигают, разрезают на куски. Пришла пора перевернуть мир вверх дном. Голодным и обездоленным – высшие посты. Бывших хозяев – в грязь и в могилу. Пугачев раздает премии: сто рублей за убитого дворянина или за разграбленное имение, тысяча рублей и чин генерала за десять убитых дворян и за десять имений, снесенных с лица земли. Крепости, где худосочные гарнизоны дрожат от страха, захватываются одна за другой. Грозный вал поднимается на север. Екатерина посылает несколько полков в Поволжье. Но у солдат нет никакого желания сражаться со своими «братьями». Им понятен их бунт, и по ночам они перебегают к повстанцам. Генерал Карр, весьма уважаемый Екатериной, не может остановить наступление бунтовщиков. Пока Екатерина любезно беседовала с Дидро, повстанцы осадили Оренбург. Пугачев пишет губернатору города: «Знай, сволочь, если не сдашься, значит, служишь дьяволу, отцу твоему». 10 декабря 1773 года Екатерина пишет Сиверсу: «Два года тому назад в сердце империи случилась чума; теперь на рубежах – политическая чума, и она не дает покоя… С Божьей помощью одолеем ее, ибо у этих каналий нет ни ума, ни порядка, ни умения; ведь это сброд, разбойники, сбежавшиеся со всей страны, а во главе – самозванец, смелый и наглый. Все это, разумеется, кончится веревкой. Но эта перспектива мне не улыбается, я не люблю эшафот! В Европе подумают, что мы вернулись в эпоху царя Ивана Васильевича». Больше всего Екатерину огорчает тот факт, что ее муж при жизни был не очень популярен из-за своего германофильства, а после смерти становится каким-то героем типично русского мифа, царем-освободителем, мучеником за свободу простонародья, чудом вернувшимся на землю, чтобы прогнать узурпаторшу, сбросить тех, кто наверху, и вернуть должное тем, кто внизу. Как человек, логично мыслящий, она не понимает такого поворота в сознании темной толпы. Она судит о событиях умом западного человека, тогда как перед ней феномен типично азиатский. У нее достаточно войск, пушек и крепостей, тем не менее она испытывает беспокойство. Когда же перестанет преследовать ее этот абсурдный и жалкий призрак? Разбить Пугачева необходимо для оздоровления страны и для ее здоровья лично. После нескольких поражений Карра она решает заменить его Бибиковым. Этот генерал методично организует кампанию. Регулярные войска окружают Пугачева, и он отступает. Но Бибиков умирает, и его заменяет апатичный князь Щербатов. Тотчас Пугачев переходит в наступление. Берет штурмом Казань. В Нижегородской губернии восставшие крепостные учиняют пожары и казни. Все ждут, что бунтовщики скоро двинутся на Москву и Санкт-Петербург. В Москве уже принимают чрезвычайные оборонительные меры. Полиция вылавливает подосланных Пугачевым людишек, распространяющих среди населения «прелестные письма», то есть прокламации, где обещается свобода и земля обездоленным, смерть злым хозяевам, а незаконной императрице – монастырь.
