Каково происхождение имени Бовари? Некоторые исследователи склонны видеть в нем вариант Эстер Бовери, которая была истцом на процессе в Руане в 1845 году; другие проводят аналогию с именем Буварэ, владелицы отеля в Каире, где Флобер останавливался в 1849 году во время путешествия на Восток. Если примем эту последнюю версию, то, согласно свидетельству Максима Дюкана, Флобер воскликнул у второго нильского водопада: «Нашел! Эврика! Эврика! Я назову ее мадам Бовари». Многочисленные комментаторы старались найти прообразы других героев романа. Так, Рудольф Буланже, элегантный землевладелец, любовницей которого стала Эмма, – некий Луи Кампьон, деревенский донжуан, который после многочисленных приключений покончил в 1852 году жизнь самоубийством. Он был любовником Дельфины Деламар, и, как в романе, следующим стал нотариус. У аббата Бурнисьена можно было бы найти много общих черт с неким аббатом Лафортюном, а фармацевт Оме – олицетворение самоуверенности и глупости – едва начертанный портрет (физический и моральный) аптекаря Жуанна, который служил в Ри. Можно было бы найти других живых людей, послуживших прообразами мэра Тюваша и негоцианта Лере. И, безусловно, Флобер обогатил свое произведение множеством непосредственных наблюдений. Однако эти крупицы правды очень незначительны по сравнению с работой, которую он сделал сам. Отталкиваясь от незначительных черт, он смог создать настоящих людей, вдохнуть в своих героев жизнь. Каждый из них – редчайшее явление – стал живым человеком. Таким образом, «Госпожа Бовари» – это не только Эмма, ее муж Шарль, ее любовники – Родольф и Леон, но все маленькое общество городка Ионвилль. Описание этого провинциального окружения необходимо для понимания психологии Эммы. Именно благодаря этому контрасту – она и все остальные – драма приобретает настоящую силу. Эти «другие» – все без исключения – печальные образчики человечества. Несмотря на слепую любовь к Эмме, Шарль Бовари остается посредственностью на протяжении всей книги. Мы очень скоро понимаем, сколь одиозен Оме, олицетворяющий самодовольство и торжественную глупость. Аббат Бурнисьен, пастырь, лишенный какого бы то ни было интеллекта, пошлый соблазнитель Родольф, бесхарактерный и слабый Леон, негодяй Лере…
Для того чтобы успешно продвигать работу, Флобер следует методу серьезной подготовки. Прежде чем писать текст, он намечает четкий план. Затем по более точному сценарию развиваются отдельные главы. За этими сценариями следуют наброски, сделанные в вольном стиле, по вдохновению. Именно в этих набросках сосредоточен тяжкий труд – вычитывание и центровка. Флобер правит их слово за словом, сжимает, неутомимо гранит и в конце дня радуется тому, что из завалов вытащил несколько фраз. Он читает эти фразы вслух своим трубным голосом в тишине кабинета. Если они проходят испытание «горлом», то работа над ними считается законченной. В противном случае он яростно берется за дело снова, чтобы придать тексту желаемую звучность. И в конце этих изнуряющих словесных упражнений он добивается чудесной прозы, которая оставляет впечатление такой естественной и легкой.
Отправив рукопись в «Ревю де Пари», он тотчас снова принимается писать. На этот раз он собирается перерабатывать «Искушение святого Антония»: «Надеюсь сделать это читаемым и не слишком скучным».
[259] В то же время он собирает материал для средневековой легенды. Эта работа приятно отвлекает от душной атмосферы «Бовари». Однако он не перестает думать о ней. Его беспокоит молчание Максима Дюкана. «Я свалял дурака, последовав примеру других, поселившись в Париже, решив напечататься. Я жил в безмятежности совершенного искусства, пока писал для себя. Теперь же охвачен тревогой и сомнениями. Я ощущаю нечто новое: мне противно писать. Я чувствую бессильную ненависть к литературе».
[260]
В самом деле, для беспокойства есть все основания. Луи Ульбах и Лоран-Пиша, соиздатели Максима Дюкана в «Ревю де Пари», прочитав его рукопись, опасаются, как бы публикация не вызвала скандал. Цензура во времена Второй империи была суровой. Власти уже смотрят на журнал как на чрезмерно либеральный. Не воспользуются ли они так называемой аморальной стороной произведения как предлогом для окончательного закрытия издания? «Мы собираемся публиковать, – объявляет Ульбах, – произведение странное, смелое, циничное по своему отрицанию, безумное в силу того, что чрезвычайно умно, невероятное из-за чрезмерной правдивости деталей, плохо продуманное из-за множества наблюдений, без благородной грусти… без вдохновения… без любви». 14 июля по совету Лорана-Пиша Максим Дюкан отправляет Флоберу письмо, в котором замечает, что его роман чрезмерно перегружен подробностями, что публиковать его в таком виде нельзя: «Мы сделаем купюры, которые сочтем необходимыми; впоследствии ты издашь его отдельной книгой, как захочешь, по своему усмотрению… Ты закопал свой роман под кучей прекрасно сделанных, но бесполезных вещей; он едва просматривается; речь идет о том, чтобы вытащить его из этих завалов – легкая работа. Это сделает под нашим присмотром опытный и искусный человек, мы не прибавим ни слова к твоей рукописи, а лишь выжмем воду; ты потеряешь сотню франков из твоего авторского права, но зато опубликуешь хорошую вещь. В самом деле хорошую вместо несовершенного и чрезвычайно рыхлого произведения».
Пораженный тем, что с текстом, над которым он столько трудился, намерены обращаться с такой легкостью, Флобер помечает на обороте письма: «Чудовищно!» И спешит в Париж, чтобы защитить свою книгу. Жестоко поспорив с Лораном-Пиша, он идет на некоторые уступки и, с облегчением вздохнув, уезжает. 1 августа 1856 года «Ревю де Пари» объявляет о публикации романа «Госпожа Бовари. (Провинциальные нравы)». Однако имя автора искажено опечаткой. Недостает буквы «л». Фобер вместо Флобер. Фобер – фамилия лавочника с улицы Ришелье, прямо напротив Французского театра. «Такой дебют не предвещает ничего хорошего, – пишет Флобер. – Не успел я появиться, как меня терзают».
[261] Лето в Круассе знойное, одолевают москиты. Флобер с перерывами работает над своим «Святым Антонием» и с нетерпением ждет новостей о «Бовари». Он уверен, что Лоран-Пиша задержит публикацию романа, надеясь вывести автора из терпения и подготовить его к другим купюрам. «Он дал мне слово, и я верну ему его с искренней благодарностью, если он продолжит в том же духе… Я устал от „Бовари“. Надо побыстрее разделаться с ней».
[262] Наконец 21 сентября 1856 года он успокаивается: Максим Дюкан письмом предупреждает, что с 1 октября его роман начинают публиковать таким, каков он есть. Получив первый номер журнала, видя свою опубликованную прозу, Флобер испытывает чувство гордости и беспокойства. Игра отныне закончилась. Даже если захочет, он уже не сможет изменить даже запятую. Он продал свои мечты. Его Эмма, подруга стольких бессонных ночей, стала Эммой, которую знают все. К тому же есть типографские ошибки! «Я заметил только ошибки издательские, три или четыре повторения слов, которые меня шокировали, и страничку с множеством „которые“.
[263] Верно одно: в его тексте ничего не изменили. Он благодарен за это Лорану-Пиша и убеждается в его стремлении сохранить остроту повествования: „Неужели вы думаете, что неприглядная действительность, рассказ о которой вам претит, не вызывает у меня такого же сердцебиения, как у вас? Если бы вы знали меня получше, то не сомневались бы, что я ненавижу обыденную жизнь… Но, как художник, я решился на этот раз – и только на этот раз – пройти через нее до конца. Тогда я взялся за дело героически, то есть очень тщательно, принимая все, говоря обо всем, все живописуя (хоть эти слова и отдают тщеславием). Мои объяснения неуклюжи. Однако их достаточно для того, чтобы вы поняли причину моего отказа принять ваши замечания, какими бы справедливыми они ни были. Вы сделали бы другую книгу… Искусство не нуждается ни в снисходительности, ни в вежливости. Ему нужны только вера – одна вера – и свобода“».
[264]
