– Сядь, – предложил я, подсовывая ему свернутый в рулон войлок. – Сейчас Руад подойдет, всё расскажу.
И я рассказал.
– Да уж, Волк! Опять ты нам праздник рушишь! – буркнул Трувор, выслушав мое предложение.
– Эй, князь! Ты это о чем сейчас? – удивился Руад. – Сам же всегда говорил, что Перуну бой краше любых игрищ!
– Говорил, – не стал спорить Трувор. – Но если бы всё сразу…
– Не выйдет, – сказал я.
– Не выйдет, – согласился Трувор. – Но праздник…
Достал.
– Ты со мной или нет?
– Ясно, что с тобой. Чтоб я такое веселье пропустил! – Варяг привычным движением огладил подсиненные к празднику усы. – Сам пойду и еще десяток возьму.
– Только десяток? – уточнил я.
– Остальные пусть пляшут, – ответил Трувор. – Не то эти, в крепости, могут нехорошее подумать. И половчанам – ни слова. Они же тоже Сварогу кланяются, пусть Волоха и повыше ставят. И Рюрику – не надо. С ним тоже сварожичей немало. Могут обидеться.
– А так – не обидятся? – уколол я.
– А и пусть! – ухмыльнулся изборский князь. – На ободранного кабана шкуру обратно не натянешь.
Глава 48
Праздник, праздник!
Говорят, в такую ночь Грань между мирами истончается, и духи с нежитью с той стороны активно просачиваются в наш мир. А всякие колдуны да ведьмы, те вообще могут по той стороне, как куры по двору, гулять.
Стенульф, учитель берсерков, рассказывал, что храбрый и любознательный человек в эту ночь может к костру и кого-нибудь потолковее пригласить. Аса или вана. Или альва какого-нибудь суперразумного, который языку зверей и птиц выучит, к примеру. Ну или черного альва-цверга, которые, говорят, большие спецы по всяческим кладам.
Ну а народ попроще искренне полагает, что в эту летнюю ночь боги склонны куда более охотно внимать их просьбам, а действие обычных законов не то чтобы прекращается, но здорово ослабевает. Поэтому можно и чужую жену под кустиками уестествить, и давнему врагу люлей накидать. А потом через костры попрыгать, в водичку прикорм для русалок-водяных покидать – и ладушки. Всё прощено.
А еще можно по папоротникам пошарить и волшебный цветок поискать. Только непременно голышом, иначе не покажется. И говорят, находил кто-то. Ну как кто-то… Одна девушка сказала, что у ее дядюшки была тетушка, так у этой тетушки прапрадед был лично знаком с тем, у кого в соседней деревне жил дедушка, который собственными глазами видел того, кто видел того, кто этот цветок нашел и жил потом припеваючи. Ну, или типа того. Хотя мне почему-то было легче в лешего или цверга поверить, чем в магическое цветение сего дальнего предка голосеменных.
Ну да, мы, викинги, такие: нам для поиска кладов волшебная ботаника ни к чему. У нас другие инструменты.
Впрочем, на этот раз мы эти инструменты старательно попрятали под плащами. И лица – тоже. Зимние плащи с длинными трубообразными капюшонами подходили для этого как нельзя лучше.
Как я и надеялся, в волшебную ночь врата Смоленска приотворились. Немного. И из врат этих потянулась к лесу вереница истинно верующих… извращенцев.
Разумеется, это произошло только после того, как десятка два разведчиков, спущенных со смоленской стены, наитщательнейшим образом проверили окрестности и убедились, что осаждающие тоже оставили посты и полностью отдались религиозным действам согласно конфессиям и пристрастиям.
Нас вражеская разведка не обнаружила. По очень простой причине: мы были от Смоленска далеко.
А вот от заветного места – близко. Сидели тихонько и ждали, когда по тайным тропам потянутся к культовой точке добрые прихожане.
А когда потянулись, то к ним подтянулись уже и мы. И не все разом, а небольшими порциями человек по семь-восемь, стараясь особо не выделяться в общем потоке паломников.
Нашу группку возглавляли мы с Зарёй. Она настояла, что тоже будет участвовать. Я позволил себя уговорить.
И мы едва не спалились.
Вошли себе тихонечко внутрь, по сторонам не зыркая, а глядя исключительно вперед…
И наткнулись на проверяющих – или выбирающих: двух мордатых жрецов из младшей группы жреческого «сада». Мордачи сортировали прихожан и развлекались тем, что скидывали с оных капюшоны, а иных, в основном женщин, судя по вспискиванию, хватали за интересные места. А кое-кому даже помечали одежку какой-то цветной гадостью.
Вернее, хватал и помечал один, а второй предлагал испить из тазика.
Испить никто не отказывался. Видимо, порядок был всем знаком и привычен.
За спинами мордатых маячили их друганы. Двое с факелами на длинных ручках, двое с дубинками, усиленными, насколько я разглядел, звериными зубами.
А тут мы с Зарей.
Мордатый с кистью тут же протянул лапу:
– Погоди, красава!
Заря увернулась, но мордатый, сука, ухитрился сдернуть с нее капюшон и радостно загоготал:
– А и впрямь красна! – И полез пятерней, но тут уж я вклинился и пресек поползновение со всей возможной деликатностью.
Мордатый загоготал еще громче. Ну натуральный свиномордый хряк! И попытался стащить капюшон уже с меня, решив, видимо, что я не друг, а подружка. Рост у нас с Зарей почти одинаковый, а телосложение под плащом не особо разглядишь даже при факельном освещении. Я сунул ему локтем в бок. Аккуратно, но сильно.
Свиномордый хрюкнул и враз покривел и рыльцем и осанкой.
И обиделся: замахал ручкой дружбанам, которые с дубинками. Те сделали грозные лица и выдвинулись вперед, блокируя нам путь.
Но тут вмешался другой мордатый, который с тазиком, что-то сказал приятелю – и свиномордый сразу успокоился. И снова заулыбался. На редкость паскудно. А потом лихо мазнул кистью по моему плащу, а затем попытался проделать то же самое с шелковым платочком Зари, но та успела увернуться. А вот свиномордый нет. И опять получил локтем в ребра.
– Я вас запомню, телочки! – просипел паскудник.
– А я тебя, телок! – засмеялась Заря и попыталась прошмыгнуть мимо контролеров, но те снова решительно заступили дорогу.
– Испей, женщина! – Подскочивший свиномордый сунул ей не тазик, как прочим, а большую глиняную кружку.
Вернее, собрался сунуть. Но я аккуратненько подбил ему ножку.
Чтобы удержать равновесие, жрец взмахнул руками, выплеснув содержимое кружки в мохнатую рожу кореша с дубиной. Пока тот обтекал, Заря уже шмыгнула в толпу, а я цапнул тазик у второго жреца, пискнув сиплым голосочком волка, соблазняющего козлят:
– А мне испить, красивый?
В тазике плескалось какое-то слабоалкогольное пойло, от которого шибало целым букетом запахов, среди коих явственно прослеживалась абсентовая отдушка.
