– Ярл! – Один из кирьялов сует мне в руку вожжи.
Я прыгаю в седло и тут же посылаю коня в галоп. Так быстрее и куда приятнее, чем рысью. Рысь у этих мохнатых пони средневекового розлива – как на газике по камням пилить. Всё нутро растрясешь, как ни упирайся.
Так, вижу. Есть! Эсты не закрывают ворота. Они выходят и строятся. Прославленный морской конунг в очередной раз купился.
А они все выходят и выходят. Навскидку десятков шесть-семь. И на всех блестит бронька. Сколько ж у него бойцов, у этого Клерка, тьфу, Клека? А это ведь не все. Еще на стенах сидят. Тоже небось дистанционники.
Мой конь постепенно догоняет бегущих и скачущих. То тут, то там на снегу темными кучами лежат убитые. Хочется верить, что только чужие.
Строй эстов начал движение. Навстречу бегущим.
Ну да, я поступил бы так же. Пропустить своих и принять в копья разрозненную толпу преследователей. И сразу расклад изменится в твою пользу. Одиночки если и рулят против плотного строя, то только такие, как с таким трудом заваленный нами берсерк. Ну или мы с Трувором, на худой конец.
Так или примерно так должен думать лидер эстов.
Но мы тоже всё продумали. Причем заранее.
Трувор, который рулил погоней, отреагировал точно и своевременно. Только что я видел спины бегущих, наших и чужих, и… оп! Теперь я вижу лица. Разворот – и гонщики превратились в беглецов, так и не столкнувшись с шеренгами эстов.
И заодно не угодив под обстрел со стен.
Кажется, Джек Лондон писал: ничто так не привлекательно для своры, как задница и мелькающие ноги удирающих.
Эсты не оказались исключением. Они бросили город с воротами нараспашку и устремились в погоню.
Надо отметить, что у них были неплохие шансы на успех: со свежими-то силами. Тем более что бежали они отлично. В четком строю, лишь немного растянув шеренги.
Впрочем, и наши удирали не в разные стороны, а относительно компактной группой. И оторвались совсем недалеко: метров на двадцать пять – тридцать. Совсем ненамного дальше, чем бросок копья. Но всё-таки чуть дальше.
А вот всадники наши ушли в стороны, и достаточно далеко.
Вроде бы зря. За ними на своих двоих и так не стали бы гнаться. Уходили хаотично и порознь. Так, чтобы казалось: бегут с перепугу, куда глаза глядят.
Я остановил лошадку. Потому что знал: до меня враги точно не добегут.
Как только опорные шеренги отдалились от ворот метров на двести, прогудел рог Трувора и вступил в действие наш «засадный полк»: три десятка отборных бойцов, в число которых вошли мои хирдманы, и сорок восемь лучших кирьяльских стрелков.
Со стен новых противников увидели, как только те показались из леса. И заорали.
Но увлеченные погоней защитники их не услышали. Вопли потерялись в топоте, грохоте, пыхтении и воплях, которые издает почти сотня бегущих строем бойцов.
Эстская группа преследования остановились, когда со стороны крепости надрывно заныл рог и раздался частый звон медного била.
Но они были далеко, а наши конники уже вышли на дистанцию опасной стрельбы. Кто-то спешился, но большая часть начала, как и Вихорёк, стрелять прямо с седел. Молодец Бури-мастер, что тут скажешь.
С незначительной задержкой к стрельбе присоединились пешие кирьялы.
Не знаю, насколько эффективна была такая стрельба, но лучники на стене попрятались, и силовая группа добежала до ворот без потерь. Более того, в поднятые над головами щиты не вонзилась ни одна стрела.
Добежали вовремя и попытку защитников закрыться пресекли на корню.
Эсты-преследователи остановились в замешательстве. Защитить город они уже никак не успевали. Строй смешался…
И наши тут же эти воспользовались.
Перекрывающий все прочие звуки рык Трувора – и толпа беглецов превращается в ударный клин со Жнецом во главе. И клин этот врезается в эстов, половина из которых глядит в противоположную сторону, несмотря на громкие вопли наиболее толковых хольдов.
Я дал лошадке шенкеля, снова посылая в галоп. Давай, лохматая! Не то всё веселье без нас пройдет!
Глава 41
Как сломать викинга
Хороший дом у князя Клека.
Хотя нет, теперь это у нас хороший дом.
Теперь тут всё наше. Включая и самого князя.
Он, конечно, орел. Для своих преклонных лет – так особенно. И держится с достоинством, хотя догадывается: хорошего ждать не стоит. И он, и его семья – в нашей полной власти. Захотим – будем их всех мучить долго и разнообразно. Захотим – убьём сразу и безболезненно. Его. И тех членов семьи, которым не повезло. Те, кому повезло, погибли в сегодняшнем бою.
Это касается мужчин.
Женщинам еще хуже: двум женам Клека, одна из которых с виду младше Зари, пятерым дочерям и целому выводку внучек, в интервале от взрослых дам до грудных младенцев. Вот кому совсем худо будет. Мы викинги. Что делают с женщинами викинги, Клек знает. Сам такой. Но держится морской конунг. Цедит слова через разбитую губу, глядит на нас, как спутанная и подвешенная на шест зверюга.
– Дурак ты, старик! – сообщаю я ему. – Куда тебе до настоящих пахарей моря! До нас, данов и варягов! Вспомни, старик: сегодня утром ты сидел в своей берлоге и хирд у тебя был побольше нашего. Но ты оказался никудышным вождем!
Я щедрой рукой посыпаю солью его душевные раны. Не жаль ничуть. Старая сволочь перебила столько народу, что хватило бы на небольшой город. И эта тварь причастна к похищению Зари, к гибели моих людей. Это его люди убили моего весянина Повторюху, мальчишку пятнадцати лет. Так что нечего глядеть на меня зверем, эст. Я тебя сломаю о колено, как гнилую палку. Я заставлю тебя просить!
– Ты никудышный хёвдинг, старик. Уж не знаю, выжил ли ты из ума или просто таким уродился. Погляди вокруг. У тебя больше нет ни дома, ни хирда. А всё потому, что ты – дурак. Ты забыл свое место. Место плешивого старого пса в мире настоящих охотников Лебединой Дороги. Ты поднял свой облезлый хвост на повелителей моря. Ты послал против нас своего никчемного племянника! Против нас, старик! Это была самая большая глупость в твоей бесполезной жизни. Ты мог жить, мирно и тихо стареть. Но ты решил нагадить в хозяйскую миску. Я скормил дерьмовые кишки твоего племянника псам. Так же будет и с тобой, никчемный старый хряк. Но в этом не будет веселья. Что проку в смерти того, у кого и так скоро полезут изо рта опарыши, даже если они полезут поглядеть, что же такого интересного мы делаем с твоими потомками.
Взгляд старика невольно устремляется к кучке этих самых потомков. Я на них не смотрю, а вот Трувор – да. По глазам деда сейчас можно догадаться о том, кто из многочисленной родни для него важнее.
Именно для этого и предназначен весь словесный понос, которым я орошаю Клека. Старик ведь превосходно понимает язык Севера и верит каждому слову. Он сам не раз проделывал подобное со своими пленниками. У него в городке и сейчас полно рабов, половина которых мечтает отдать обе руки, лишь бы Клеку воздалось за то, что он натворил с ними и их родней. Мечтала бы и вторая половина, но они раздавлены и унижены настолько, что позабыли, как это – мечтать.
