Но сейчас всякое может быть.
– Нохчо ву?
Ничего не ответил. Но вижу, что понял.
– Хья це муха ю?
[45]
Не отвечает. Безымянным хочет подохнуть.
– По-русски понимаешь?
Молчание. Я достал пистолет и направил бандиту в пах.
– Что надо?
– О. Заговорил. Амир кто? Сколько человек в банде?
– Тысяча скажу – поверишь?
– И где мы вас хоронить-то всех будем… Амир кто?
– Мунаев. Полковник Мунаев.
– Полковник чего?
– ФСБ. Он настоящий полковник. Слушай, брат, а ты кто?
Я ударил пленного ногой в пах.
– Еще раз братом назовешь – кастрирую…
Постанывая от боли, чех все же торговался за жизнь, они вообще прирожденные торговцы. Не стали бы воевать – богатыми были бы, эти евреи Кавказа.
– Мужик… ты чего делаешь, да… ты с какого гурта?
[46] Мы здесь по приглашению… старшие пригласили, безопасность… обещали.
– Пригласили баб насиловать?
– Ты чего… за баб, что ли? Нам рабы нужны… если твои… то ради Аллаха прости… не хотели чужого брать.
– Рабов надо? Сколько у тебя их?
– Один по дому ходит… двое за скотиной смотрят… мужик, не надо… ты чего.
– А хочешь, мы к вам придем? Ваших баб раком поставим? В ваши дома зайдем? Хочешь, чтобы так было?
– Так не бывает… баран волка не кушает.
– Баран, говоришь.
– Извини, мужик… к слову. Я тебя не имел в виду.
– А зря. Я тебя уважать уже начал. А ты юлишь. Не хочешь стать шахидом на пути Аллаха и войти в высшее общество. Позоришь нацию.
– Откуда знаешь?
– Я этого дерьма, знаешь, наслушался.
– В горах был? Полковник Мунаев тебя найдет… под БТР положит.
– Да ну…
Я улыбнулся.
– Знаешь, давно это было… у вас обычай такой был. По-моему, крест назывался. По пуле в каждое колено и в каждый локоть. Не помнишь такого?
Я достал пистолет, из него достал магазин, посмотрел. Чех побелел, но по-прежнему смотрел на меня с неукротимой ненавистью.
– Патроны дорогие сейчас, да?
– Потому сделаем мы вот что.
Я показал на ждущих своей участи оставшихся троих.
– Исполняйте, пацаны.
Один из чехов, поняв, что его ждет, завизжал и штаны намочил. Другой молитвы читал. Третий стоял молча – не сказал ни слова, даже когда петлю накинули. Уважаю таких…
Всех мародеров, насильников и грабителей, которые были к тому времени еще живы, мы повесили.
Есть, кстати, много способов повесить человека. Быстрый – это когда скользящую петлю делаешь и вешаешь так, чтобы казнимый упал с высоты – тогда у него шея ломается и смерть наступает мгновенно. Можно медленно – чтобы казнимый умер не от перелома шейных позвонков, а от удушья. Тогда высоту совсем небольшую оставлять надо. Есть по-бандеровски – палач вешает казнимого на своем плече. Можно вверх ногами повесить – тогда человек от кровоизлияния в мозг умрет, а перед этим будет мучаться. Можно повесить при помощи автомобиля – это удавку накинуть и поехать медленно.
Я до того, как все это началось, не знал ни одного из этих способов. А теперь знаю все. Это мы в вятских лесах таким образом с зэчьем оборзевшим разбирались, зэков вешали. С ними по-иному бесполезно, с ними только так. А если у кого жалость проснулась – вы в поселках леспромхозовских не были, где зэки власть взяли. А я там был.
Этих мы повесили «на цыпочках» – это когда человек может ослабить давление удавки, если встанет на цыпочки. Но так как на цыпочках все время стоять невозможно, человек рано или поздно сдается и медленно умирает. Очень медленно. Один зэк три часа умирал.
Но эти были слабаки – полчаса хватило. Подох сначала один, потом еще один, потом еще. И, понятное дело, обратились. Но так как руки у них были связаны, пойти жрать они не могли и бессильно дергались в петлях, как куклы.
Чех, похоже, с ума сошел, он болтал что-то на своем… дуа, что ли, читал.
Я достал блокнот и ручку, написал несколько строк и сунул в нагрудный карман формы чеха. После чего зарядил пистолет.
– На пару патронов я все-таки разорюсь…
Полковник Мунаев тронулся в обратный путь, формально договорившись, – но думы у него на деле были тяжкие.
Русским нельзя было доверять – они были не мусульмане. Аллаха не боялись. Потому с ними дела иметь было нельзя. Если знаешь, что человек боится Аллаха, он как зурна. Все что угодно на нем можно сыграть. А если не боится – может все что угодно быть.
Человек без Аллаха в душе – как граната с выдернутой чекой.
Вместе с Мунаевым ехал некий «коммандер аль– Шишани», что значило – командир из Чечни. Он до того, как все началось, работал на турецкую разведку, тренировал бойцов Исламского государства и имел с ними дела. Его отец был боевиком, совершил хиджру в Турцию, когда русисты второй раз в Чечню зашли.
– Что скажешь?
– Взять можно. Удержать сложно будет.
Чеченцы экспериментировали с рабами-смертниками, с живыми ингимаси
[47], но эксперименты пришлось свернуть – людей не хватало.
– Если верхушку завалить.
Полковник цокнул языком:
– Не поможет. Хохлы служить не будут, они не такие, как русские. Для них мы чужие и всегда будем такими.
– Тогда зачем с ними дело иметь? На Волгу идти, там правоверные.
Полковник резко обернулся к бывшему ИГИЛовцу:
– Сам-то видел этих правоверных?!
– Там за ваххабизм смертная казнь, сами муслимы и исполняют. Бидаатчики там. Нет правоверных!
– В леса зайти, – не сдавался аль-Шишани, – никогда не найдут.
– Иди. А я посмотрю. Только учти – там адвоката не будет, найдут – кончат как собаку.
Полковник посмотрел на часы.
– Намаз…
Колонна остановилась. На багажник поставили кассету с уцелевшей записью намаза в пакистанской Красной Мечети…
Место, где они должны были встретить группу заслона, пустовало, только одна машина там была. Выслушав молодого Ибрагима Ганиева, полковник вышел из себя и ударил его кулаком в лицо, назвав сыном осла и придурком. Потом приказал развернуться по-боевому – то есть пулеметы елочкой.
