– Вкусная?
– Здесь вкусная.
– Тогда буду.
Пока несли долму, мы исподволь присматривались друг к другу. СБУ? Оно самое – точнее, КГБ. Клыки не спрячешь.
И ведь выжили. А хотя чего им не выжить – табельное под рукой. Погибали в первую очередь те, у кого не было оружия – никакого. У этих оно было.
Эсбэушник не выдержал первым.
– Да что вы так на меня смотрите, Александр Вадимович? Как на врага народа.
– Врага кого?
Эсбэушник рассмеялся.
– Ну, положим, с народом совсем плохо сейчас, повымер весь. Но кое-кто и остался…
– На наш век хватит?
– Именно…
– Чтобы вы понимали, за завод нужно разговаривать со мной.
– С вами? – уточнил я.
– Со мной, со мной. У вас, кстати, как дела в Ижевске обстоят?
Я пожал плечами:
– У всех одно и то же. У кого-то лучше.
– А в Нижнем говорят, у вас лучше всех.
– В Нижнем бываете? Я вас там не видел.
– Да я там и не бываю. Люди бывают.
Легкое, ни к чему не обязывающее прощупывание позиций.
– Скажите, Александр Вадимыч, как получилось так, что вы живы остались?
Я прищурился.
– Знаешь, как наш город удмурты назвали – еще когда он только строился?
– Иж-Кар. В переводе со староудмуртского – город-война. Река Иж в переводе будет – река Война…
Эсбэушник улыбнулся.
– Тогда понятно. Только патронного завода, я так понимаю, у вас нет.
– Почему, есть.
Я сделал паузу.
– У меня – нет.
Вот тут эсбэушник бывший – а может, и не бывший, нет в этом деле бывших – понимающе заулыбался.
Люди к людям, красные к красным, гады к гадам, гребни к гребням… Этого ожидать стоило, так я и ожидал. Если бы я сюда прикатил от республики, вкрасную, как говорится, – хрен бы мне что обломилось. Еще и завалили бы, мобыть. Но я прикатил вчерную, как человек, который свои дела ведет и свой интерес имеет, а ксива для него только крыша. Не помню, кто придумал такое слово – долбины. Должностные лица с бизнес-интересами. Таких полно и тогда было, а сейчас такие – почти все без исключения, потому что зарплату не платят. Это раньше коммунисты были, готовые за бесплатно попу рвать, – а теперь все, нет таких. Следующая остановка – станция Зима, занимайте места согласно купленным билетам.
Короче, договорились мы. Как тут говорят – домолвились. Возьмет стволами, дорого, но не слишком, и еще – мы ему тут примитивное, но свое оружейное производство поставим. Это можно. У нас на такой случай есть несколько моделей пистолетов, пистолетов-пулеметов и даже автоматов, которые разработаны специально для производства на гражданских заводах без специальной технической оснастки. Так называемое мобилизационное оружие. Вот его мы сюда и сплавим.
А нам обломятся станки. На заводе не одна линия, несколько, плюс оборудование для производства самих поточных линий. Сейчас это никому не нужно, вот мы это все и выкупим. Часть своего будет… часть сделаем сами. И запустимся.
Как домолвились – пошли в сауну с телками. На Украине шалеешь от женской красоты, честно, даже сейчас. У нас все-таки смешение кровей, а в Поволжье и вовсе – невысокие все, и женщины в том числе. А тут… мама дарагая…
– Проблем не будет? – спросил я, когда мы уже культурно отдыхали.
– С кем?
– Ну… с властями.
– Не будет, отвечаю, – сказал бывший эсбэушный полкан, – здесь все давно договорено.
– А хохлы?
– А что хохлы?
– Часть ветки по их территории идет. Ну… бывшей территории. Пропустят?
– Еще и в задницу поцелуют.
Полкан лениво повернулся на банной полке.
– Ты думаешь, эта вся война – она по-чесноку, что ли, была? Ага, щаз. Сплюнь. В Киеве людям надо было куда-то подальше всех этих услать… и технично завалить, но не в подворотне, а так, чтобы на нас не подумали. Вот мы попросили помощи… Москва помощь оказала. Много тут кого с Майдана замочили. А потом уже пошло… с углем темы, с нефтянкой, со жратвой. Люди тут за год поднимались так, как раньше и за десять лет не поднялись бы. Знаешь, Степко такой есть?
– Не.
– Эсбэушный полкан. Он в Краматорске в штабе АТО работал, контррозвидкой занимался. Так вот, пока не началось все это, мы с ним каждую неделю виделись. Дольку малую раздербаним, горилки пляшку разопьем. Встречались по разу – один там, один тут. Как-то раз ему говорю: «Слушай, тут у меня пленные нарисовались, бесхозные, тебе не надо?» Он говорит: «А звания какие?» – «Да так, – говорю, – не выше летехи, мобилизованные». Он отвечает: «А на хрен они мне, в рабство продай. – Потом говорит: – А хотя погоди». Короче, провернули мы с ним в две руки типа спецоперацию – спецназ СБУ пленных в тылу врага освободил. Это как раз перед этим самым было, звиздежа по телику украинскому было – мама не горюй. Его вроде к званию Героя Украины представлять собирались, не знаю, получил – не получил. А мне он половинку
[42] заслал.
Полковник с интересом посмотрел на меня.
– Слушай… вы к Москве по-любому ближе… не знаешь, чо, в натуре, это было? Американцы сделали или что другое? Это же трындец – мертвяки живых жрут.
– Не, – сказал я, – не в теме.
Бывшая Украина – бывшая Россия
Девятьсот шестьдесят первый день Катастрофы
Обратно решили идти железкой. Для того, чтобы проверить, работает железка или нет, можно возить – нельзя.
Все это провели как типа сотрудничество между Луганщиной и Удмуртщиной, потому нам выделили целый тепловоз с поездной бригадой, группой охраны и несколькими платформами. На одной из них – самодельный кран. Договоренности такие, что поезд пойдет своей дорогой, малым ходом, а мы параллельно. Хоть нас не так много, но в случае нападения мы сможем друг другу оказать помощь.
Паша простился со своей возлюбленной, я сел в машину, чтобы этого не видеть. Веду я себя не по-человечески, но сейчас время такое – не человеческое. Скверное время…
Богу помолясь, пошли.
Я сидел в головной машине, Сомяра рядом сидел, ментовской «калаш» свой тискал. Любит, короче, Ксюху свою, она у него как память с рэкетирских девяностых – как он сам говорил, дураком был, в тюрьме поумнел, целым философом стал. Вот он мне и сказал…
– Вадимыч… а ведь мы сдохнем.
Я выругался матом.
– Язык прикуси, не каркай.
– Да я не про сейчас…
