– Михаила Васильевича просит «о тишине».
Государыня милостиво улыбнулась и посмотрела на середину стола, где сидел большой, мешковатый человек в темно-синем академическом кафтане. Под гладким белым париком было бритое лицо, со вздернутым широким носом, с пухлыми губами и большими умными глазами. Маскатиньев показал на него Рите и сказал:
– Вы знаете, кто сей человек? Рита его не знала.
– Сей человек, Маргарита Сергеевна, – сказал Михайла Чаплин, – достопримечательность российская. Ученый, физик и химик, историограф и одописец. Государыня его очень жалует. Весьма сражается с немцами-академиками, понеже они его не любят за то, что он простой русак, архангельский мужик, Ломоносов.
Конечно, Рита его знала по его одам и сочинениям. Но она никогда еще с ним не встречалась.
По всей зале шорохом понеслось:
– Михаила Васильевича!.. Михайла Василича!.. Ломоносов огляделся, покраснел до края парика и поднялся, вопросительно глядя на государыню.
– Ваше величество? – негромко сказал он.
– Прошу, пожалуй, декламовать, – сказала государыня.
Ломоносов вышел из-за стола и не спеша пошел к эстраде.
– Тишину!.. О тишине!.. Тишину!.. Тишину!!. Тишину!!! – понеслось дружным гулом по зале.
Ломоносов стоял у эстрады, не поднимаясь на нее, и вопросительно смотрел на государыню. У той лицо расплылось в довольной усмешке. Государыня кивнула головою и сказала:
– Люди просят «о тишине», Михаил Васильевич. Ломоносов начал негромким голосом в затихшей зале:
Царей и царств земных отрада,
Возлюбленная тишина,
Блаженство сел, градов ограда,
Коль ты полезна и красна.
Вокруг тебя цветы пестреют
И класы на полях желтеют;
Сокровищ полны корабли
Дерзают в море за тобою;
Ты сыплешь щедрою рукою
Свое богатство по земли.
Великое светило миру,
Блистая с вечной высоты
На бисер, злато и порфиру,
На все земные красоты,
Во все страны свой взор возводит,
Но краше в свете не находит
Елисаветы и тебя.
Ты кроме той всего превыше;
Душа ее Зефира тише
И зрак прекраснее рая…
Затаив дыхание, Рита слушала музыку прекрасных слов. Как многое переменилось с тех пор, как она покинула Россию! Откуда взялись эти новые, не слышанные ею раньше слова, откуда эта несказанная красота стиха, какой не знают и в самой Франции ее самые знаменитые стихотворцы? Откуда это богатство мысли и яркость образов? Рита старалась не пропустить ни одного из тех слов, что бросал в зале Ломоносов.
Когда на трон она вступила,
Как Вышний подал ей венец;
Тебя в Россию возвратила,
Войне поставила конец;
Тебя прияв, облобызала:
«Мне полно тех побед, – сказала, -
Для коих крови льется ток.
Я россов счастьем услаждаюсь
И их спокойством не меняюсь
На целый Запад и Восток».
Рита повернула голову к государыне. Она думала, глядя на очаровательное лицо задумавшейся о чем-то государыни: «Маленькою своею, изящною, – Рита точно снова ощутила прикосновение своих губ к руке императрицы и нежный, чуть слышный запах амбры, – но и какою властною, подлинно петровской рукой императрица все повернула в сторону красоты, веселья и счастья мирного жития».
Напротив нее слышнее стал разговор молодых сержантов с дипломатом.
Один сержант, критикуя слова Ломоносова, – и это показалось Рите святотатством, – обращаясь к другому, сказал по-русски:
– Враки, батюшка, враки… Придворная низкая лесть. Хороши тишина и мир. Я чаю, загнет Фридрих Степану свет Федоровичу салазки и всыпет ему горяченьких.
– Ты думаешь? – сказал другой.
– А почему нет?
– Наш солдат посильнее будет пруссака.
– Возможно, и так, но пруссак защищает свое достояние, а мы идем и сами не знаем, для чего. Нас гонят вот они, – он кивнул головой на француза. – Маркиз Лопиталь сказал Шувалову, может, и не только что сказал, – похлопал он себя по ладони, – а мы и растаяли… Ах, Франция, ах, Франция хочет сего… Долг союзника! И пошла писать история!
– Но… тут совсем другое… Ты знаешь, как болезненно она ощущает все, что касается дел ее отца. Пока не занята нами Курляндия – дело Петрово не завершено, отсюда…
– Отсюда нас гонят завершать петровское дело, а завтра могут погнать завершать фридриховское дело, ибо мы все под Богом ходим, и если с государыней что-либо случится, ты понимаешь, кто ей наследовать будет?.. Налево кругом!..
Они мешали Рите слушать Ломоносова. Не слушать их она не могла. Она так привыкла в свои молодые годы прислушиваться к тому, что говорилось в казармах, чем дышала солдатская и офицерская молодежь, что и теперь не пропустила ни одного из тихо и осторожно сказанных слов. Рита думала: неужели Тайная канцелярия, хватающая офицеров и солдат и бросающая их на дыбу для сечения плетьми, необходимое для государства учреждение, неужели и точно не может быть в России такими прекрасными словами воспетой тишины! Вот начинается война, и чем полны умы молодежи?.. Не мечтами о подвигах и победах, но критикой своей монархини, и какой прекрасной монархини, опасением наследника, который имеет другие взгляды, чем его тетка… Неужели благо людей и государства зависит от одного человека…
Рита пропустила несколько куплетов, сказанных поэтом в то время, как она слушала болтовню молодых сержантов. Она досадовала на себя. Наконец взяла себя в руки и заставила слушать, что говорил Ломоносов. Его голос звучал вдохновеннее, громче и сильнее.
В полях кровавых Марс страшился,
Свой меч в петровских зря руках,
И с трепетом Нептун чудился,
Взирая на Российский флаг.
В стенах внезапно укрепленна
И зданиями окружение,
Сомненная Нева рекла:
«Или я ныне позабылась
И с оного пути склонилась,
Которым прежде я текла…»
Образы увлекали Риту, они мешали ей слушать. И точно не слышала Рита запаха гнилого дерева и тины на Неве, не видела в седом инее, как в бороде, замерзших водорослей, свисающих с деревянных столбов набережной. Когда проходила эти дни по Неве, видела: гранитный парапет, подернутый серебряным инеем, и в нем белую Неву, как в драгоценной раме.
О вы, которых ожидает
Отечество от недр своих
И видеть таковых желает,
