– Ваше императорское высочество, все прямо по дороге. Сейчас и сторожка будет.
Быстро темнело. В лесной тишине было слышно, как шагали за цесаревной егерь и Лесток. Дождь перестал, ветер стих, с деревьев падали капли. Чуть в стороне от дороги показалась сторожка. Большая, солдатская вороная лошадь была привязана подле нее. Цесаревна не обратила на нее внимания, лошадь могла быть от охоты. За дверью избушки были слышны голоса. Это могли быть загонщики, забравшиеся в нее раньше цесаревны. Дверь распахнулась от сильного толчка цесаревниной руки. Смрад ударил ей в свежее от воздуха лицо. В избе со света казалось темно. Цесаревна с трудом различила много людей, толпившихся возле лавки.
– Эй, кто там еще? – грубо крикнули из темноты. Бывшие у лавки люди расступились, открывая окно.
В мутном свете его цесаревна увидала полуобнаженную девушку, смотрящую на нее испуганными, безумными, восторженными, громадными глазами.
– Что вы тут делаете? – строго спросила цесаревна.
– А тебе что за дело? – выхватывая из-за голенища сапога кривой нож, крикнул чернобородый, длиннорукий разбойник. – Откеля ты взялся?.. Проваливай, пока цел.
– Кому говоришь? – гневно сказала цесаревна. – Ошалел совсем. Ай не видишь, с кем говоришь? Кто я?
– А кто?.. Кто?.. Мало всякого народа по лесу шатается. Какому еще лешему надо нос совать, куда не спрашивают?
– Я – цесаревна…
– Ну-к что ж, – чуть отступая, сказал чернобородый.
Белобрысый, со свинячьими глазами в набрякших красных веках, с белыми ресницами, самый молодой и самый распаленный бросился к цесаревне с диким криком:
– Знаем мы таких наставников-цесаревен… Ишь ты какая выискалась, чистая лесачиха… Шкура барабанная…
Но продолжать скверную ругань ему не пришлось. Маленькая, поразительной красоты ручка, затянутая в кожаную шведскую перчатку с раструбами, с петровской силой ударила его по щеке. Голова его мотнулась в сторону от сильного удара, сухо, по-волчьи лязгнули зубы, и сам он отлетел в сторону. В тот же миг в дверях показались Лесток и егерь с ружьями.
– Ай, товарищи, что ж этта!.. Бяда!.. Пропали наши головушки!
Гурьбой, оттолкнув Лестока, давясь в дверях, разбойники во мгновение ока выскочили из избы и исчезли в сумрачном, притаившемся в тумане лесу.
Цесаревна повернулась к егерю и спокойно сказала:
– Выбей, братец, огня, засвети чего-нибудь, посмотрим, что тут такое было…
Голубым и красным огоньком вспыхнула звездочка кремня, задымился сухой трут, разгорелась щепка лучины, и в ее неровном желтом свете стала видна вся изба и женщина, лежащая на лавке. Цесаревна подошла к ней и взяла ее за руку. Женщина тотчас же очнулась и, кутаясь в черный кадетский плащ, поднялась, зашаталась и снова повалилась на лавку.
– Ваше высочество, – чуть слышно, словно во сне, прошептала она.
– Кто ты? – строго сказала цесаревна. – Сядь, если не можешь стоять… Говори, как ты сюда попала, что ты тут замышляла с оными людьми?
Цесаревна с отвращением смотрела на растерзанную, избитую женщину.
– Ваше императорское высочество… Вы не узнаете меня?.. Я – Рита Ранцева. Я ехала к вам с чрезвычайно важным делом… На меня здесь, в лесу, напали разбойники… Цесаревна взяла лучину и осветила девушку.
– Подлинно, Рита, – тихо сказала она. – Что же сие все значит, сударыня?
Лучина догорела, цесаревна ее бросила, егерь хотел высекать огня, цесаревна сказала:
– Не высекай огня. Лесток, выйди с ним на крыльцо и смотри, чтобы никто сюда не входил. Когда покажутся яхтвагены, доложи мне.
– Итак. Что же случилось? – по-французски обратилась она к Рите.
Рита отвечала по-французски же, прерываясь, задыхаясь от волнения и от боли в груди:
– Прежде всего вам надо спешить в город. Императрица очень плоха. Она непременно хочет вас видеть… Ей надо что-то очень важное сообщить вашему высочеству.
Цесаревна горько усмехнулась:
– Странные вещи ты мне рассказываешь, милая Рита… Не единожды я пыталась попасть к ее величеству… Меня ни разу к ней не допустили…
– Ваше высочество… Мне доподлинно известно… Сами ее величество мне изволили сказывать, как хочет и как нужно ей вас повидать…
– Не силой же мне, Рита, врываться во дворец и учинять скандал, чтобы потом по городу пошли всякие «эхи»…
– Вот через сие-то я и скакала за вами сегодня, преодолевая все препятствия. Бог помог мне еще живой вас увидеть и сказать вашему высочеству, что сегодня как раз от четырех до шести часов никого из врагов ваших в Зимнем дворце не будет и вы можете беспрепятственно повидать ее величество. Сегодня заседание в сенате. Я случайно узнала от Алексея Григорьевича, где вы охотитесь, и решила во что бы то ни стало отыскать вас. Еще не поздно, и вы поспеете.
Цесаревна обняла Риту, прижала ее голову к своей груди и поцеловала ее в темя. Горячая слеза упала из ее прекрасных глаз и покатилась на шею Рите. Та припала сухими, горящими лихорадочным огнем губами к руке цесаревны.
– Бедная ты моя Рита, – тихо сказала цесаревна, лаская девушку. – Скажи мне… Они тебе ничего худого не сделали? Ничто у тебя не повреждено?.. Можешь ли ты с нами ехать?
– Они сильно избили меня, когда боролись со мной, стараясь мной овладеть. У меня ломит в груди, голова болит, висок, но все сие пройдет, ничего не повреждено, ничего не поломано… Главное, я сказала вашему высочеству все, что нужно вам знать.
Светлым огнем в полумраке избы сверкнули глаза Риты. Ласка великой княжны растрогала Риту, и она расплакалась, как ребенок. Цесаревна встала и пошла из избы, в дверях она столкнулась с Лестоком.
– Лесток, который час? – спросила она.
Лесток надавил брегет. Тонким мелодичным звоном часы отзвонили три раза и немного после еще один.
– Четверть четвертого, – сказала цесаревна. – Одевайся, Рита, сейчас приедут яхтвагены и карета, мы с великим поспешением поедем. Лесток позаботится о тебе.
Цесаревна вышла из душной избы, где, казалось ей, все еще пахнет отвратительной вонью разбойников. На воздухе было сыро и свежо. Туман и мрак окружили цесаревну. Ветер стих, в лесу было таинственное молчание надвигающейся осенней ночи и все слышнее становилось далекое покряхтывание колес, шлепание конских ног и покрики егерей.
Вдруг совсем неожиданно за стеной леса вспыхнули красноватые огни факелов и появились черные силуэты охотничьих линеек.
– Сюда, сюда, заворачивай полегче… Смотри, не перепрокинуть бы?.. Ишь, глыбь какая, – раздавались озабоченные голоса. Покойная карета, приспособленная для езды по полевым дорогам, установилась у крыльца. В свете факелов дымились седым паром большие лошади. Форейтор слез с подседельной и поправлял на ней хомут. Пахнуло дегтем, кожей и конским потом…
