Мутор так разозлил людей, что Векша, опасаясь за жизнь дочери, приказал Ярине спрятаться в телеге под соломой.
И правильно сделал. На следующее утро, когда народ начал собираться к стене, Мутор пришел со своими прихлебателями и потребовал от Векши, чтобы тот выдал на расправу девку.
Векша на защиту дочки встал каменной стеной.
— Не отдам девчонку! — категорически заявил он и зло заметил: — Тебе, Мутор, бояться сдачи города нечего, для печенегов ты свой. А мы лучше умрем, чем склоним голову перед врагами. Лучше умереть с достоинством, чем в позоре.
Мутор схватился за нож на поясе и, выхватив его, махнул им, норовя задеть Векшу.
— Как смеешь поучать меня, смерд!? — гонористо взбрыкнулся он.
Векша, ловко уклонившись от ножа, тут же ухватился за короткое копье и приставил его к крысиному лицу Мутора.
— Изменник!
Увидев зловеще блистающий наконечник копья прямо перед собой, Мутор в испуге отшатнулся за спины своих людей и заорал благим матом:
— Наших бьют! Смерды мужей хотят перебить!
Горожане потянулись за оружием и начали выстраиваться рядом с Мутором. Многие горожане вставали рядом со старшиной неохотно, проклиная его дурной нрав. Мутор был дрянной человек, и трепка ему бы не помешала, однако горожане опасались, что смерды, побив лучшего мужа, почуют свою силу и начнут верховодить в городе, что принесет состоятельным горожанам одни неприятности.
Другие встали на сторону Векши, которого уже хорошо узнали. При этом оказалось, что за Мутором стояли богатые люди, а за Векшей бедные, в основном пришлые из окружающих сел.
Между ощетинившимися копьями и мечами сторонами началась перебранка, начали припоминаться давние обиды, особенно то, что горожане, впустив в город беженцев, отказались их пустить в свои жилища, и тем приходится жить под открытым небом. Да и запасами горожане делились скудно, поэтому, пока беженцы голодали, горожане жили вполне сытно.
И уже все забыли, из-за чего началась ссора. Стороны начали грозиться, — две багровые разъяренные стены разделяла лишь узкая полоска белого снега, шириной чуть более вытянутого меча. Эта полоска с каждой секундой уменьшалась, и вот уже кончики мечей касались друг друга. Но еще не загремел железный гром, и не упали первые капли крови.
За мгновение до того, как враждующие люди бросились друг на друга, к толпе подошли воевода Радко и городской старшина Гудим.
Сообразив, что происходит, Радко выхватил меч и, вращая им, вонзился, как горячий нож в масло, в пространство отделяющее людей от побоища.
Размахивая бешено мечом и ломая мечи и копья по обе стороны, он ревел, как раненый медведь: «Убью!»
Его белая борода развевалась, как ураганный прибой, глаза приобрели тот безумно кровавый цвет, что появляется у воинов, распалившихся в битве до неистовости, когда им все равно кого рубить, врагов или друзей. Он превратился в берсеркера, в которого вселился таинственный дух самого бога грома и бури Тора, ненасытного до человеческой крови. Ни одно живое существо не может противостоять разрушительной ярости берсеркера.
Перепуганные люди шарахнулись в разные стороны, как тараканы.
Мутор на всякий случай спрятался за ближайшую телегу, где оказался и его враг Векша.
Через минуту Радко пришел в себя. Удивленно оглядываясь, куда девался народ, он пригрозил мечом.
— Тихо! — свирепым голосом проговорил он. — Если сейчас же не утихомиритесь, то я прикажу своим воинам перебить всех зачинщиков. Междоусобицы в осажденном городе я не потреплю.
Затем он обратился к Мутору, который уже показался из своего укрытия:
— А ты, Мутор, не волнуй народ. Иди домой и не выходи, пока я тебе не разрешу. И не вздумай послать печенегам тайное послание.
Мутор недовольно забурчал, однако нож спрятал и, недовольно сопя, отправился от стены домой.
Видя такое дело, и Векша, от греха подальше, не высовывал носа из-за своей телеги.
Еще через несколько минут все пришли в себя и, кляня Мутора, удивлялись, каким образом они едва не дошли до братоубийства.
Теперь и Векша отважился выйти из-за телеги и подняться на стену. Правда, Ярине приказал не появляться на божий свет, пока все не разрешится.
К его удивлению, на стене уже было много народа. Старшины во главе с Гудимом стояли у края стены и посматривали вниз.
Но за стеной ничего не было видно. Хотя солнце и висело над горизонтом, однако утренние тени не давали возможность рассмотреть, что творится в поле. Из теней только пробивались редкие огоньки костров.
Векша встал поближе к старшинам и услышал, как Гудим разочарованно рассуждает: «Костры горят, значит, не ушли печенеги. Жаль, не удалась хитрая задумка девки. Впрочем, зачем уходить печенегам ночью? Днем удобнее уходить. Так что, может, они уйдут сегодня днем или завтра... Или не уйдут...»
Тени начали стремительно укорачиваться и обнаруживать на месте лагеря печенегов дымящиеся костры.
Гудим разочарованно махнул рукой: «Не ушли». И он направился к лестнице, ведущей со стены. Следом за ним направились и другие старшины.
Между тем Векша присмотрелся к лагерю печенегов внимательнее. Дымы от костров на месте лагеря печенегов действительно поднимались вверх, но сколько ни вглядывался Векша, он никак не мог разглядеть юрты.
Наконец, он неуверенно проговорил:
— А печенежских шатров не видно.
Послышался другой голос. Это говорил воевода Радко:
— И всадников незаметно.
Гудим, услышав разговор воеводы, повернулся и спросил:
— Что не видно?
Воевода Радко повторил:
— Не видно ни юрт, ни всадников.
Гудим вернулся к краю стены и вгляделся в долину, ослепительно сверкающую в лучах пробившегося сквозь хмурые тучи солнца.
Остальные последовали его примеру и начали всматриваться в поле из-под приставленных к глазам рукавиц.
Но поле было как заколдованное, среди сияющего снега ничего невозможно было рассмотреть. Наконец, Гудим, на глаза которого от яркого света накатились слезы, не вытерпел, и предложил: «Воевода, пусти разведку. Пусть посмотрят, что там творится».
Воевода Радко быстрым шагом ушел со стены, и через полчаса тяжело заскрипели открывающиеся ворота, и немного погодя из них выехал отряд из нескольких всадников.
Разведчики проскакали несколько сотен шагов в поле, поднимая за собой серебристую пыль. Затем остановились и замерли, слившись с войском зимы — сугробами.
Нетерпеливо ожидавшие развязки люди на городской стене превратились в белокаменные изваяния. Но вот до их ушей донесся отчаянный дикий взвизг, и всадники ринулись в сторону печенежского лагеря. Черной волчьей стаей они резанули вражеский лагерь большой дугой, и сверкающая в нестерпимом солнце снежная метель, поднятая копытами коней, покатилась в сторону города. Морозный воздух разорвался далекими радостными воплями.
