Поэтому до самого снятия денег со счета парню приходилось терпеливо и молча сносить все те неприятности, которые доставлял ему категоричный и бескомпромиссный характер «сестрицы». А также терпеть все ее попытки обратить его «в свою веру». Ну то есть увлечь троцкизмом и борьбой «за идеалы свободы и коммунизма». Иначе можно было остаться совершенно ни с чем… Нет, с голоду бы он в этом случае, естественно, не умер, но возвращаться на службу в лабораторию баканализа управления Остарбайта ему совершенно не хотелось. «Аборигены» восточных территорий, на часть из которых иногда снисходила манна небесная в виде ограниченного числа разрешений на работу в метрополии, как правило, были весьма богаты на кишечных паразитов. Да и с иными инфекциями, о существовании которых в цивилизованных местах уже давно позабыли, у них также все было в ажуре… В первую очередь потому, что основными требованиями к медицине, обслуживающей население категорий «местнорожденные» и «кандидаты в граждане», были отнюдь не эффективность и максимальный охват – это относилось только к полноценным гражданам Райха, а дешевизна и максимальная необременительность для бюджета… Да и личное общение с «парубками» всего с четырьмя классами образования (а зачем неквалифицированной рабочей силе больше-то?) также не доставляло особенного удовольствия. Так что пришлось терпеть… Вот вследствие всех этих факторов к тому моменту, когда деньги наконец были получены, Алекс был готов уже лезть на стену. Впрочем, невозможность дальнейшего сосуществования к тому моменту стала очевидной уже обоим. Несмотря на хороший секс… Ну а стремление «сестрицы» положить жизнь на алтарь «свободы и коммунизма» Алекс вообще уже стал воспринимать как род психического заболевания.
К удивлению парня, выросшего во времена, когда «коммунизм» прочно ассоциировался с «тоталитаризмом»
[48] и всякими вариантами угнетения
[49], для Бригитты эти понятия оказались сцеплены настолько прочно, что всякие осторожные… ну-у-у… типа… размышления Алекса о том, что, может быть, это… ну-у-у… как бы… не настолько тождественные понятия, как она думает, отметались ею напрочь. «Коммунизм и свобода» в ее глазах были не только намертво сцеплены, но и сияли неугасимым пламенем. Пламенем будущих счастья и радости… Так что ответ: «Ты ничего не понимаешь!» был ее самой приличной реакцией на все его рассуждения. Ну а к моменту получения денег она перешла уже на куда более резкие выражения…
Подойдя к кофемашине, она нацедила себе чашку капучино, после чего, вернувшись к барной стойке, за которой сидел Алекс, и взобравшись на высокий табурет, устроилась напротив него.
– Так и не расскажешь?
Алекс молча покачал головой. Бригитта вздохнула.
– Что же такого с тобой произошло в этом твоем путешествии, что тебя регулярно кошмары мучают?..
Из путешествия на восток он вернулся пять дней назад совершенно разбитым. Ну не ожидал он того, что ему довелось там увидеть. Не в двадцать первом веке…
Нет, поначалу все было более чем благопристойно. Например, признаков как минимум одной «извечной» беды России более на той территории, где она когда-то была, не наблюдалось. Таких дорог, которые теперь покрывали… э-э-э… восток Райха, Алекс в прошлом варианте реальности не встречал даже в Австрии. А в Австрии, по его мнению, дороги были куда лучше, чем в Германии. Также не осталась и следа от полуразвалившихся изб или развалин коровников, в покинутой им реальности встречавшихся не только в каких-нибудь глухих ебенях Тверской или Новгородской области, но и прямо на обочине федеральной трассы М10 Санкт-Петербург – Москва. Да и вообще, стра… хм… ну то есть восточные рейхскомиссариаты выглядели вполне ухоженными и обустроенными, не сильно отличаясь в этом от той же «Свободно присоединившейся территории Швейцария». То есть отличались, конечно, но именно не сильно… У Алекса поначалу даже настроение поднялось. Похоже, не так-то уж он и накосячил! Нет, национальное самосознание, конечно, от поражения в войне у русских, само собой, пострадало, но зато теперь живут в нормальной стране. Вон какие дороги! Баварское пьют опять же! Но все оказалось совсем не так, как казалось…
Поездку он начал с Питера, который, слава богу, не был разрушен и затоплен, как вроде бы собирался поступить с этим городом Гитлер. Но во время войны напрягавшему все силы для победы Райху было не до этого, а после войны, вероятно, решили, что уже построенный город рациональнее не разрушать, а использовать. Тем более что, как об этом говорилось во всех современных путеводителях, «Город был построен немцами и для немцев». Сколько правды было в этом утверждении, Алекс не знал, но подозревал, что не очень много. Однако никого, кто мог бы его опровергнуть, парню за все время пребывания в городе не встретилось…
Меньше всего поменялся центр. Например, Аничков мост с клодтовскими конями был точно таким же, каким он его помнил. Ну, дык, Петр Карлович Клодт происходил из баронской семьи Клодт фон Юргенсбург, выходцев из графства Маркского в Вестфалии, то есть служил лучшим подтверждением тому самому «немцами и для немцев»… Вот только улица, которая проходила через него, теперь называлась не Невский проспект, а Hitlerallee
[50]. А вот большая часть остальных памятников либо исчезла, либо оказалась заменена или перестроена. Так, вместо Медного всадника на его вполне узнаваемом камне-постаменте на Сенатской площади (ныне носившей название Leebenplatz) возвышалась фигура могучего обнаженного воина со свастикой во всю грудь, с яростным лицом вбивающего копье в извивающуюся гадину с чешуей в виде красных звезд и серпом и молотом на уродливой морде. Сия композиция называлась: «Немецкий дух, повергающий гидру коммунизма». Александровский столп остался на месте, но его внешний вид сильно изменился. Самым бросающимся в глаза изменением была, так сказать, «стальная лавровая ветвь», сваренная из изуродованных и ржавых обломков военной техники, увивающая столп от подножия до фигуры ангела на вершине. Большую часть обломков Алекс не узнал, но пару довольно крупных кусков от башен «тридцатьчетверок» идентифицировать смог. Это для него оказалось несложно, потому что в «World of Tanks», он в свое время играл весьма плотно… Храма на Крови не было, а на его месте просто была набережная, заасфальтированная для проезда машин. Даже приметный выступ набережной, сделанный, чтобы было легче объехать храм, и тот убрали… Не было Смольного. Совсем. Никаких следов. На месте Александро-Невского монастыря возвышался огромный восьмиэтажный торговый центр с обширной парковкой. И вообще ни единой церкви, так сказать, «русского типа», то есть с золочеными или там синими куполами-маковками Алексу тоже не встретилось. Как и бывших доходных домов Басина и Никонова, выстроенных в псевдорусском стиле. Не было такого – и все. Ни страны, ни культуры, ни архитектурного стиля… Казанский собор и Исаакий сохранились, но были изрядно перестроены и в данный момент являлись лютеранскими кирхами. Зимний, являющийся резиденцией рейсхкомиссара, был густо украшен красными полотнищами со свастикой в белом круге, а перед воротами, ведущими во двор, стоял пост.
