После чего молодая вдова энергично принялась за их воплощение в жизнь. И произошло это как раз в тот момент, когда у Алекса явственно наметился финансовый кризис. Вследствие чего ему пришлось отвлечься от собственных исследований и начать брать на стороне заказы на проведение химических анализов и производство лабораторных реактивов. То есть именно в тот момент, когда ему и так стало резко не хватать времени, мадемуазель Фавр начала еще и активно отвлекать его на всякую чушь типа визитов… Что, естественно, привело к тому, что он сначала мягко, а потом все более и более категорично начал отказываться от любых попыток своей домохозяйки вывести его в свет и представить обществу. Ну не до того ему было совсем… Мадемуазель Фавр причины отказов не поняла и понимать отказывалась. Как же можно не появляться в свете? Зачем тогда вообще переезжать в город? Сиди в деревне и крути хвосты коровам! Ну понятно же, что обучение в университете, работа на престижной и денежной должности либо собственное дело нужны только для того, чтобы занять достойное положение в обществе. Иначе зачем тогда вообще жить? Поэтому она принялась энергично вправлять мозги своему избраннику (о чем он, вот ведь бесчувственный чурбан, поначалу совершенно не догадывался, полагая, что в его положении «арендатора и любовника» ничего не изменилось), сначала всего лишь ласково воркуя «своему глупышу» на ушко после бурного секса вполне себе для нее прописные истины. Однако «глупыш» оказался «глупышом» в куда большей степени, чем она предполагала. Поэтому такой гламурно-любезный период продлился недолго. И уже через несколько дней в ход пошли куда более жесткие методы – слезы, истерики, демонстративный отказ от близости, сменяемый совершенно сумасшедшими оргиями под девизом «Смотри, что ты потеряешь, если не сделаешь по-моему», оскорбления, насмешки и так далее…
Алекс похудел, осунулся, растерял всех временных заказчиков и вынужден был приобрести небольшой сейф, в котором начал запирать лабораторные журналы. К исходу августа, когда он, измученный регулярными истериками, недосыпом и ставшим уже хроническим безденежьем, закончил-таки оформление всех материалов, предназначенных для подачи патентной заявки, и был готов выехать в Берн, процесс достиг кульминации. Ему был поставлен жесткий ультиматум: либо он берется за ум и прекращает быть «таким идиотом», либо мадемуазель Фавр отказывает ему в доме и аренде лаборатории. Впрочем, к тому моменту Алекс и сам дозрел до того, чтобы прекратить наконец эту череду страданий и бежать куда подальше. То есть не только из дома мадемуазель Фавр, но и вообще из города. Поскольку можно было не сомневаться, что после его окончательного отказа бывшая хозяйка приложит все свои усилия и влияние в городском обществе, дабы создать парню максимальные трудности в любом деле, за которое он возьмется. Поэтому в Берн он собирался как в эмиграцию. Даже если ему не удастся обустроиться в этом времени или, чего он желал куда более, вернуться в будущее, в Базель он более возвращаться не собирался…
– Ну что ты стоишь на пороге, – несколько ворчливо пробормотала тетушка, – проходи уж давай. Надолго приехал?
– Думаю, да, – все так же улыбаясь, ответил Алекс. И едва не вздрогнул. Взгляд «любящей тетушки» тут же стал очень жестким и подозрительным. Вот только включения «режима Мюллера» (как он это стал называть) ему еще не хватало… Парень поспешно вскинул руки и пояснил:
– Ох, тетушка, не смотрите на меня так. Просто я закончил отработку и патентование одного химического процесса, который начал разрабатывать еще в Америке, и теперь собираюсь в ожидании реакции заинтересованных лиц немного развеяться и пожить на природе.
– Патентование? – Тетушка, не меняя выражения лица, слегка наморщила лоб, и Алекс торопливо продолжил:
– Ну да. Я разработал новый химический процесс, который позволит делать из угля жидкое топливо, используемое в двигателях внутреннего сгорания… То есть им можно будет, например, заправлять машину Манфреда, – чуть изменил он описание сути своей разработки, поняв по лицу тетушки, что она не слишком поняла его первые слова. – Он ездит на машине, в которой используется топливо, сделанное из нефти, а в Европе ее очень мало. А вот угля довольно много. И это топливо можно будет делать именно из угля. Так что, я думаю, им точно заинтересуются в Германии.
Тетушка Марта еще несколько мгновений молча стояла, сверля его все тем же настороженным взглядом, а затем снова расплылась в улыбке. Парень мысленно вытер пот. Получилось. Потому что как жить дальше в том случае, если бы тетушка даже и не стала его «потрошить», но хотя бы дала ему от ворот поворот, было непонятно. Нет, у него осталось еще сорок два франка, в первую очередь потому, что он решил пока не патентовать свой процесс нигде, кроме Германии. Да, в будущем, если найдутся какие-нибудь ушлые ребята и запатентуют процесс в тех же США или Франции, и он вдруг, в отличие от уже свершившейся реальности, быстро станет достаточно популярным, это грозило обернуться для него существенными материальными потерями, но деваться было некуда. Тем более что все равно на то, чтобы закрыть патентами весь пул государств, способных запустить производство по разработанному, а вернее, повторенному им процессу, этих сорока двух франков все равно не хватило бы. Максимум еще на один патент, и все. Да и то не факт. Ну если учитывать расходы на перевод…
– Ну тогда проходи, чего застрял на пороге-то, – добродушно проворчала тетушка, отходя в сторону…
Следующий месяц прошел достаточно ровно. Большую часть времени Алекс гулял по окрестностям, уходя сразу после завтрака и возвращаясь уже ближе к вечеру. Пару раз он с оказией выбирался в Альтдорф, откуда возвращался обратно с гостинцем в виде коробки с шоколадными конфетами. Конфеты были достаточно дорогим удовольствием, так что каждая коробка обходилась не менее чем в семь франков, но это позволяло поддерживать иллюзию, что пребывание Алекса здесь вызвано именно желанием отдохнуть и пожить на природе, а не отсутствием денег. Да и общее соотношение затраты/результат все равно оставалось в его пользу. Даже если он бы питался достаточно скудно, вряд ли затраты на пропитание можно было бы ужать менее чем до десяти франков в неделю, а учитывая то, как его действительно кормили, выходило бы не менее чем на семнадцать. Здесь же он за две коробки конфет стоимостью в полтора десятка франков прожил целый месяц. И это еще не учитывая расходов на проживание.
Развалины не порадовали. Он посетил их раз десять, облазив там все вокруг, но они так и оказались глухи ко всему, что он попытался предпринять. А перепробовал Алекс многое – от банальной попытки тупо «втиснуться» в скалу, о которую он тогда приложился, до отработки сложных схем, которые учитывали время суток, день недели, степени освещенности и еще дюжину иных параметров. Он пытался мазать скалу и камни поблизости от нее собственной кровью, вспоминал и пытался максимально точно воспроизвести тот вопль, который издал, когда завалился. Он бил по ней кулаком и ногой, меняя силу удара, и даже пару раз извернулся и попытался рухнуть на скалу затылком. Но ничего пока так и не сработало. После нескольких дней размышлений Алекс пришел к мнению, что наиболее вероятным будет вариант совершить попытку перехода день в день ровно через год после попадания в это время. То есть двадцатого марта нового тысяча девятьсот двадцать второго года. Впрочем, ждать еще полгода, просто сложив ручки, он не собирался. Есть еще непроверенные комбинации, например совпадение числа и дня недели…
