Интересно, подумала Таня, а можно узнать, что он сейчас делает? Я ведь могу метать крюк в непонятное, а с Федей непонятно все. Только серая мгла…
Вдохнув так, чтобы воздух надавил на матку, она вызвала к жизни свой якорь – и что было силы метнула его в грязный гипсокартон неведения. Она так и подумала: «гипсокартон», и в этом, наверно, было дело: якорь с хрустом пробил его. Таня потянула веревку на себя, и в завесе незнания появилась прореха. Таня метнула крюк еще несколько раз, разрушая остатки преграды.
После каждого броска поле ее зрения становилось шире. Скоро она увидела свет – и три расплывчатые фигуры, сидящие перед ним. Все трое, не отрываясь, глядели на золотистое сияние, источник которого был неясен.
Одной из фигур был Федя. Других она не узнала, только поняла, что это мужчины.
Неясно было, на чем они сидят – и где они вообще. Под ними мерещились то ли какие-то фонтаны, то ли механизмы, поднимающие их к свету… Нет, скорее это были все-таки механизмы. Потратив некоторое время на их изучение, но так ничего и не поняв, Таня назвала их про себя «домкратами».
Фигуры на домкратах сохраняли неподвижность. Только изредка они делали мелкие движения, устраиваясь поудобнее, и все глядели в свет.
Этот свет походил на размытый ореол вокруг электрической лампы в тумане – вот только самой лампы не было. Еще его можно было сравнить с радужной оболочкой огромного глаза без зрачка. Цвет глаза медленно менялся от желтого с красноватыми прожилками до ослепительно-белого.
В свете были покой, сила и нега – когда Таня начинала всматриваться в него, он быстро занимал все поле зрения, и на душе становилось хорошо и тихо. Можно было понять, почему Федя и двое других так пристально в него глядят.
Таня решила испортить им праздник. Она нацелилась и метнула крюк в источник света – вернее, в то место, где этому источнику полагалось быть.
И сразу же застонала от боли.
Матка содрогнулась от неприятного спазма. Очень неприятного, словно перед месячными. Крюк улетел в никуда, и веревка смерти приняла на себя всю его тяжесть.
Метать крюк в этот свет больше не следовало.
Целый день Таня чувствовала себя так плохо, что больше ни разу не посмотрела в сторону Феди. И еще два дня после этого про него не хотелось даже думать.
На третий, проснувшись с утра, она поняла, что теперь ее сил достаточно.
Когда она пробилась сквозь завесу неведения, Федя и двое его спутников все так же глядели в непостижимый и опасный свет. Теперь он был красноватым, пульсирующим и неспокойным – и Таня сообразила, что они только начали свою странную процедуру.
Вот что надо было сделать: натащить мангу на Федю. Таня легко и безусильно стала мангой, зацепила свой образ крюком и швырнула себя – юную, чистую, со смеющимися солнцем глазами – в смутно мерцающую вдали Федину лысину.
Манга соскочила. Она сорвалась с Фединой головы и рассеялась в радужном тумане. Опять повторился неприятный спазм в матке, но в этот раз Таня была к нему готова, и эффект оказался не таким сильным.
Таня поняла, что все дело в свете – пока Федя в него глядит, манга его не зацепит. От света Федина голова делалась пустой и прозрачной, и мангу некуда было внедрить.
Таня отдыхала еще два дня.
Что это за свет, она не знала и не особо хотела знать. Ясно было главное – крюку с ним не сладить. Федина голова как бы становилась частью света сама, и метать в нее крюк в это время было не просто бесполезно, но и опасно.
Но были еще эти странные домкраты, на которых поднимались к свету все трое. Чем пристальнее Таня всматривалась в них, тем меньше она понимала, что это такое.
Высота этих домкратов постоянно менялась. Когда свет делался бело-голубым, сидящие перед ним фигуры оказывались примерно на одном уровне. А когда свет становился багровым или красно-желтыми, они сильно разъезжались по высоте.
Таня изучала происходящее долго.
Иногда созерцающие свет фигуры исчезали на несколько дней. Иногда они появлялись по отдельности. Но эти движущиеся подставки под ними участвовали в процедуре всегда.
Таня начала догадываться, что дело именно в них. И хоть природа их была непонятна, как работать с непониманием, Таня уже знала. Собравшись, она метнула в него свой крюк.
Боль в матке после этого не отпускала полдня, но дело того стоило. Происходящее сделалось намного яснее.
То, что Таня окрестила домкратом, и правда было чем-то похожим – в метафорическом смысле. Это был сложный причинно-следственный механизм, поднимавший Федю к свету. У каждого из трех созерцателей этот механизм был свой собственный, но одновременно они были связаны между собой. Как работают эти причинно-следственные лифты, отследить было трудно.
В домкратах не было ни зубчатых колес, ни моторов – только мерцающие индикаторами коробки, провода, мониторы с разрезами человеческой головы, обслуга в веселых ярких рубахах и еще почему-то буддийские монахи в коричневых рясах и черных мотоциклетных шлемах.
Таня видела все нечетко и гадательно, как бы сквозь мутное стекло – и больше всего это напоминало бредовый сон или чудную фантастику. Но одно было ясно: пока эти механизмы работают, Федя недостижим.
Таня копила силу пять дней. Потом Федя и другие фигуры куда-то исчезли, и пришлось ждать еще двое суток. А когда они – все трое сразу – наконец появились в ее поле зрения, она безжалостно метнула якорь, целясь в Федин домкрат.
Это получилось. Крюк зацепился за что-то важное в этом механизме – и Таня, как осторожный рыбак, стала медленно тянуть веревку в себя… Кажется, ее заметили жившие внутри домкратов монахи, но Таня их не боялась. Она крюком чувствовала, что сила на ее стороне, и монахи это знают.
Несколько дней Таня каждое утро накидывала крюк и тянула веревку, пока не уставала от напряжения. А потом в домкрате что-то словно бы хрустнуло, и монахи в шлемах пропали. Все вместе и сразу.
Дело, как оказалось, было все-таки в них. Федин домкрат тут же схлопнулся, сложился, и свет над ним погас. Когда крюк вернулся к Тане, она попробовала накинуть его на цель еще раз, но даже не смогла ее найти. Домкрат просто исчез – а вместе с ним и два соседних.
Таня испугалась и затаилась на целую неделю. Когда она опять решилась кинуть крюк в туман неведения, Федя нашелся сразу.
Теперь он был один, и над ним – в точности как над молодым Полом Маккартни в песне «Yesterday» – колыхалась густая темная тень.
Федя страдал.
Так тебе и надо, подумала Таня. Так тебе и надо.
Под Федей тем временем уже начинали строить новый домкрат – этим занимался ее старый знакомый Дамиан. Когда Таня увидела это, ее даже передернуло от гнева.
Она метнула крюк с такой силой, что новые монахи, которых уже совсем было собрал вокруг себя этот неприятный тип, бросились во все стороны. Дамиан побежал за ними, исчез, и скоро зародыш нового домкрата под Федей потемнел, свернулся и зачах.
