– Вот эта, – сказала она наконец. – Это когда?
На фотографии, которую она выбрала, Таня сидела в моторной лодке со своим усатым южным ухажером и, чуть щурясь от солнца, глядела в объектив.
– Это после девятого класса, – улыбнулась Таня. – Мой первый… мучитель. На самом деле очень больно было. Но я думала, надо сжать зубы – и вперед.
– Мы все так думаем, – сказала Кларисса, разглядывая фотку, – все… Вот это идеальная манга. Просто идеальная. Сколько тебе здесь лет?
– Почти семнадцать.
– Мечта патриархии. Не представляю такого ловеласа, которого этот образ не пробьет насквозь. Ты здесь очень юная и одновременно очень сексуальная.
– Еще бы, – засмеялась Таня. – Меня этот усатик каждый день два раза эксплуатировал. Или даже три. А как из фотки сделать мангу?
– Вспомни себя в тот день, – ответила Кларисса. – Представь, что сидишь в лодке. О чем ты думала, глядя в камеру? Наверно, о чем-то хорошем, судя по лицу… Нырни в себя – и воскреси во всех подробностях эту девочку. Оживи ее своей памятью.
Таня закрыла глаза. Сперва на ее лице проступило напряжение, но постепенно его черты разгладились и на губах появилась мечтательная улыбка.
– Да, помню, – сказала она. – Даже очень хорошо.
– Тренируйся. Ты должна видеть свою мангу изнутри и снаружи. Сделай это воспоминание как можно более живым и подробным. Насыть его деталями. Чтобы ты могла вернуться к нему в любой момент, вот так, – Кларисса щелкнула в воздухе шоколадными пальцами. – Потом достаточно будет просто вызвать мангу в памяти, и можно метать крюк.
– Кстати, – сказала Таня, – хочешь знать, какой он у меня?
Кларисса приложила палец к губам.
– Тсс. Игуаны про это не рассказывают.
– Почему? Табу?
– Нет, не табу. Это можно обсуждать. Просто… Игуаны про такое не говорят. Они это чувствуют.
– Как? – спросила Таня. – Ты что, можешь сама понять, какой у меня крюк? И потом мне рассказать?
Кларисса как-то странно на нее посмотрела – одновременно нежно и насмешливо.
– Конечно. Но метод может тебя удивить.
– Давай попробуем, – сказала Таня. – Просто интересно.
– У тебя есть какая-нибудь тряпочка завязать глаза?
– Есть. В спальне.
– Идем туда.
В спальне Таня достала из ящика синюю аэрофлотовскую маску для сна.
– Подойдет?
Кларисса кивнула.
– Ложись на спину. Вот так. Теперь расслабься и ни о чем не думай.
Таня попробовала расслабиться в искусственной аэрофлотовской тьме. Это удалось – и целую минуту она провела в блаженном безмыслии.
А потом она почувствовала прикосновение Клариссы. В таком месте, что ее тело сразу же рефлекторно напряглось.
– Не дергайся, – сказала Кларисса. – Я же говорю, расслабься.
– Мне трудно, – ответила Таня. – Ты меня трогаешь.
– Сначала я должна найти твою веревку, – прошептала Кларисса. – Вот так. А теперь можно двигаться к крюку.
– Ай! Что ты делаешь!
– Вот он. Да, вот… Не сжимай ноги. Ты мне так руку сломаешь… Сейчас я тебе про него расскажу. Он у тебя блестящий. Из нержавеющей стали. С двумя остриями. А по бокам еще два маленьких крючка, сперва не особо заметные, но очень острые. Ой, он большой. Тяжелый… Немного на якорь похож… То есть почему немного. Это и есть якорь. Я его видела уже.
– Где? – блаженно прошептала Таня.
– На фотографии, с которой мы твою мангу снимали. Ты там в лодке с молодым ловеласом. А на дне между лавками этот якорь. Я еще подумала, какой острый. Ты даже ноги так подобрала, чтобы не пораниться…
– Точно-точно, – ответила Таня. – Ты все видишь, Клэр. Я этот якорь с крюками на всю жизнь запомнила. Мне его даже воображать не надо. Закрою глаза, и сразу вижу. Как ты считаешь, сгодится?
– Конечно. Подойдет просто отлично. Грозный. Мощный. Немного старомодный. Очень в каком-то смысле русский. Можно метнуть далеко-далеко, хоть через Южный полюс… Почему ты дрожишь?
– Меня никогда так раньше не трогали, – прошептала Таня. – То есть постоянно трогали всякие козлы. Но совсем-совсем не так.
– Тебе нравится?
– Очень, – прошептала разомлевшая Таня и повернулась к лежащей рядом Клариссе. – Очень. А я могу потрогать твой крюк?
– Конечно, глупая.
– Вот так? Я правильно?
– Как хочешь.
– Так… А как ты ищешь веревку? А-а-а… Понятно. Ну-ка… Ага… Ага… Вот, теперь я тоже чувствую. Да… Да… Он у тебя острый. Прямо как ножи… Но стальные только сами зубья. А крюк совсем черный. Из чего-то легкого и прочного. Углепластик?
– Да-а-а… – выдохнула Кларисса.
– Хай-тек, – прошептала Таня. – Очень круто. И у него три зуба. Через каждые сто двадцать градусов… Поэтому, как ни кинь, он все равно хоть одним зацепится, да?
– Yeah baby, – прошептала в ответ Кларисса, – yeah… Стриги ногти, я же тебе говорила. Игуаны стригут ногти.
– Мне нравится твой крюк, Клэр. Вот честное слово.
– А мне твой, Таня… My beautiful Russian hooker
[27].
– А что будет, если зацепить моим крюком за твой? Или твоим за мой?
Кларисса тихонько засмеялась.
– А как ты думаешь?
– Не знаю. Думаю, что-то удивительное.
– Да, – прошептала Кларисса, – игуаны так делают. Тебе не жарко?
– Жарко, – призналась Таня. – Как будто сверху солнце.
– Это солнце игуан. Оно светит даже сквозь русскую зиму.
– Наверно, надо все с себя снять.
– Да, так будет лучше… Ты чувствуешь, кто мы теперь?
– Конечно, – прошептала Таня в ответ. – Мы две игуаны. Просто две игуаны под солнцем…
***
Кларисса улетела.
Возвращаясь из «Шереметьево», Таня все еще улыбалась, как будто Кларисса была рядом – и в зените по-прежнему горело древнее солнце игуан. Но когда она вышла из метро на своей станции, на нее сразу навалился такой плотный и серый московский сумрак, такое конкретное обещание долгой безвыходной зимы, что она тихо застонала.
Добравшись до своей квартиры, она почувствовала, что от хорошего настроения не осталось и следа. Она разделась, пошла в спальню и упала на кровать, еще хранившую легкий аромат Клариссы.
Все, что она узнала за последние дни, вдруг показалось ей шуткой. Даже не шуткой – изощренной насмешкой судьбы. Конечно, это было просто бредом, сном. Правдой была московская зима за окном: вот это полумокрое ничто цвета снегурочки, в котором растворилось столько горьких русских судеб.
