– Да, – сказала она, возвращая страницу, – точно до последнего слова. Откуда это?
– Из моей коллекции «Аршины Тарковского», – сказала Жизель, пряча лист назад в папку. – Русские архетипы, так сказать. Локальная версия «Арканов Таро». Ты думаешь, такое происходит только с тобой? Это происходит здесь со всеми без исключения…
– Ты мудрая, – сказала Таня. – Спасибо.
Последняя тень недоверия к новой знакомой исчезла из души. Но думать о ней в женском роде было еще непривычно.
Жизель поставила папку назад на полку. Таня тем временем еще раз осмотрела разложенную на столе обойму шприцев.
– А зачем тебе тестостерон колоть? – спросила она. – Неужели от четырех яиц мало?
– Вот в этом все и дело, – сказала Жизель и приложила палец к черной звездочке на своей лоснящейся груди. – Посмотри сюда. Это величайший из придуманных человеком символов, инь-ян. Что, по-твоему, он выражает?
– Что?
– В максимальном сгущении женского зарождается мужское. В максимальном сгущении мужского зарождается женское… Понимаешь?
Таня отрицательно покачала головой.
– Я – максимальное сгущение мужского. И поэтому я – одновременно самое чистое и сакральное женское, зародившееся в его центре… Я алхимическая женщина. Если хочешь, женщина в третьей степени. Патриархия во мне достигла предела и обрела свою смерть. Про таких, как я, пока не знают даже самые передовые активистки.
Таня только несколько раз моргнула. Она понимала логику Жизели, но низкий, буквально сочащийся тестостероном голос не до конца увязывался со смыслом долетающих до нее слов.
Жизель улыбнулась.
– Понимаю твое недоверие, – сказала она. – Но подумай сама – разве в этом есть что-то удивительное? Вот возьмем борьбу за освобождение рабочего класса. Кто привел рабочих к их великой победе? Самый сильный кузнец? Или самый умелый токарь? Нет. Это сделал дворянин Ульянов. Полный антагонист рабочих по своему происхождению. А до него были Маркс и Энгельс, которых тоже трудно отнести к трудовому народу… Князь Кропоткин, в конце концов… Граф Толстой… Все эти люди, если угодно, были алхимическими рабочими и крестьянами.
– То есть ты хочешь сказать, – наморщилась Таня, – женщины такие глупые, что руководить ими должен мужик с четырьмя яйцами?
– Я не мужик с четырьмя яйцами. Я Жизель. Алхимическая женщина, родившаяся из сверхконцентрации мужского начала. В будущем мы поставим тестостерон на службу женщине и такие глупые подходы к гендеру исчезнут вообще. Любая женщина, если захочет, сможет иметь хоть два яйца, хоть четыре, хоть все восемь. Это станет самым обычным делом. Но произойдет это еще не скоро. Сегодня мы только начинаем борьбу. И я не руковожу женщинами. Я учу их, как мастер Йода учил подпольщиков-джедаев. Если хочешь, я буду учить и тебя.
– Чему?
– Тому, как поставить украденный у женщины мир обратно ей на службу – и вернуть мужчину в выделенную ему природой нишу, откуда он сбежал десять тысяч лет назад.
– Почему именно десять тысяч?
– Это примерная цифра, которой оперирует феминистическая антропология, – ответила Жизель. – Речь идет о рубеже, когда был низвергнут матриархат и женщина стала рабой мужских капризов. В одном месте это произошло десять тысяч лет назад, в другом шесть, и так далее. Цифра меняется от культуры к культуре. Но само ниспровержение материнского права – исторический факт. Об этом писал еще Энгельс.
Ни один из мужиков, которых помнила Таня, никогда не говорил с ней на эти темы – и таким языком.
– Да, – сказала Таня, – от мужчин я такого не слышала.
– Поверь, – Жизель приложила ладонь к своей черной звезде, – пройдет всего несколько дней, и ты увидишь во мне подругу. Старшую мудрую сестру. И эта сестра объяснит тебе то, чего ты раньше не понимала. Не по женской глупости, а потому, что это знание тщательно прячет от нас патриархия.
– В смысле, церковь?
– Нет, – покачала головой Жизель. – Патриархия – это не только попы. Это весь мировой порядок вещей. Та Патриархия, о которой ты подумала, тоже часть этого порядка. Не зря же у нее такое название… Но дело тут не в религии.
– А в чем?
– Идем в комнату для занятий, – сказала Жизель. – У нас есть пара часов – и я объясню тебе биологические основы нашей борьбы.
***
«Комната для занятий» не походила на класс с партами.
Это было практически пустое помещение с проектором под потолком. Пол здесь тоже был полностью закрыт – но уже не спортивными матами, а иранскими коврами-чилимами. Окна были плотно зашторены.
В центре комнаты размещалась медицинская кушетка с мощными пластиковыми скобами для рук и ног. Мебели было мало – только в углу белел медицинского вида шкаф да у стены стояло несколько простых деревянных стульев. На коврах валялись мелкие разноцветные подушки.
– Не бойся, – улыбнулась Жизель, заметив, что Таня смотрит на кушетку. – Мы не будем пристегиваться, это только для особых процедур. Сегодня мы поговорим на общие темы. Ложись.
Таня легла на кушетку, и Жизель подложила ей под голову поднятую с пола подушку.
– Так удобно?
Таня кивнула. Погас свет, и на стене зажегся белый прямоугольник.
– Я покажу тебе несколько слайдов, – сказала Жизель. – И мы их обсудим… Смотри.
На стене, быстро переключаясь, стали появляться картинки с одним и тем же сюжетом: мужчина рядом с женщиной.
Началось с Адама и Евы. Потом на героях появилась одежда. Эпохи и ракурсы менялись: на экране мелькали фрески, картины маслом, парадные портреты. Мужчина и женщина. Мужчина и женщина.
– Что во всем этом общего? – спросила Жизель.
– Мужчина и женщина, – так и ответила Таня.
– Это понятно, – сказала Жизель. – А попробуй поглядеть так – что общего у всех этих женщин? И всех этих мужчин?
– Не знаю.
– Я тебе скажу. Везде на этих картинах женщина приведена к строгому и сложному эталону гламурной красоты, диктуемому эпохой и культурой. Она, как правило, дорого и ярко одета. Ее украшают драгоценности и золото. Ее платье и прическа настолько замысловаты, что ей требуются помощники для простых перемещений в пространстве. Верно?
Таня кивнула.
– Но, хоть атрибуты роскоши украшают именно женское тело, нет никаких сомнений, что это сделано на мужские деньги и ради мужского тщеславия. Патриархия превращает женщину в объект вожделения и похоти. А красивую женщину – в трофей, свидетельствующий о высоком социальном статусе. Это не женщина тратит на себя деньги. Это мужчина тратит их на свою похоть…
Последнее изображение, выскочившее на экран, было каким-то английским скетчем прошлого или позапрошлого века: женщина с осиной талией, на высоких каблуках, с густо накрашенным лицом – рядом с рыхлым и жирным мужчиной в бархатном пиджаке, покрытом не то перхотью, не то сигарным пеплом.
